Я прибыл в Непал на пару дней позже основной компании. Мои друзья уже обосновались и предупредили о необходимости приобретения качественного алкоголя за пределами страны. Прибыл я ночью и градус радости встречи рос с каждым тостом – начавшееся слияние и переливание радужных тел раскрывалось и продолжалось в монастырях, видовых курортах и вообще непрерывно и повсеместно. Ночью я был предупрежден о необходимости посещения местной ступы. Поскольку завтрак начинался в 7:30, а автобус забирал нас сразу после завтрака, к ступе надо было идти в 6 утра. Приняв утренний душ, я разбудил друзей, один из которых повел меня к ступе на центральную площадь. Мы петляли закоулками и узенькими проходами. Из-за угла нас догоняли скутеры, бибикали, предупреждая о своем появлении. По пути и на встречу шли, стояли и сидели местные – невысокого роста, темнокожие, раскосые индо-европейцы непальского и прочего происхождения.

Город, по всей видимой активности, проснулся с рассветом и активно жил. На центральной площади нас ждал буддийский хоровод. Все живые существа в качестве утреннего моциона стремились на площадь и начинали кружение вокруг ступы. Ступа имела широкое основание внизу и возвышалась на высоту десятиэтажного дома. Люди шли по часовой, по мощенной мостовой. Птицы совершали более сложные маневры, закручивая воздушные спирали. Собаки, козы, муравьи следовали за людьми, останавливаясь передохнуть среди восседавших у входа к ступе попрошаек. Школьники обоих полов, определенно выделявшиеся особенностью одежды, заходили по пути в храм знаний к ступе, деловито, без показной набожности ставили лампады в храмовых нишах. Паломники, включая редких симпатичных молодых европейцев, совершали простирания на дощатых столешницах за заборчиком отделявшим ступу от основной мостовой. Хоровод заражал радостной энергией вращения и подъема, покоя и самоуглубленности. Наступив на ногу впередиидущему, свершалось таинство встречи. Задетый поворачивал голову с искрящейся улыбкой смотрел на вас, безмолвно произнося: – А, это ты. Привет!

На площади было множество хостелов, гостиниц и кафе, даже заведение с русским названием «РАДЖА», которое оказалось английским «PADMA». По периметру площадь занимали прилавки со всякой полезной и бесполезной всячиной – сувенирчиками, хозтоварами, продуктами в упаковке, местными овощами. На обратном пути в переулках мне на глаза попалась мясная лавка, редкая в этих местах. По неаккуратно изрубленным кускам мяса, я понял, что нахожусь в вегетарианской стране. Пару павильонов первого этажа занимали огромные молитвенные барабаны, которые вращали кружащихся в тесной комнате людей и призывали будд всех времен дарить благодать всем живым существам в их бесчисленных воплощениях. Ступа была увешана флажками из тонкой ткани, с рисунком будды, Тары или другого божества из индуистского пантеона с надписями на непонятном мне языке. Внутри забора, отделявшего ступу от мостовой, были деловитые непальцы, собиравшие странный мел из маленького огороженного бассейна, который лежал для продажи в упаковках со словом rainbow в названии. Продавались флажки, амулеты, статуэтки у самой ступы и в окружающих её магазинчиках по всему Непалу. Лампадки можно было получить за подаяние и поставить сияющий огонь внутреннего светильника в храмовую нишу.

На обратном пути мы заглянули во двор монастыря. Храм окружало одноэтажное здание монашеских комнат. Редкие монахи, судя по внешнему виду – от 10 до 25 лет, шли по своим делам. Мы прошли мимо библиотеки монастыря, где было несколько книг в витрине – например, «Питание бодхисатв», и мимо кельи, в которой спал молодой монах. Келья с одним большим окном, в которой кроме кровати и письменного стола ничего не было да и негде было бы разместить. Первый завтрак 20-дневного путешествия ознаменовал торжество «яичницы по утрам», поджаренной с двух сторон. На всякий случай, я съел два завтрака – один причитался за проживание, второй стоил рублей 70-80, что меня несколько удивило и порадовало – еда была легкая, чистая, качественная и очень недорогая. После завтрака мы отправились в автобус. Водитель с помощником опрокинули сумки и чемоданы на крышу и накрыли их тентом. Первая остановка по пути в монастырь на пыльной улице между нестройных 3-4-этажных стен домов, непрерывнопереходящих один в другой. Мы купили манго, личи, местные малосъедобные бананы для поддержки фруктового баланса при монастырской пище. Дорога в монастырь вела по горному серпантину, откуда открывались виды на зеленые склоны. Каждый клочок земли обработан, на склонах каскадами обустроены поля для выращивания риса. Где не высажен рис, растет кукуруза. Нелегкий крестьянский труд – handmade, как говорят в Европе. Все как и 1000, и 500 лет назад.

Дорога на пологих склонах проходила мимо деревенских домиков, шириной в одно окно и высотой в пять, с выкрашенными фасадами и серыми поверхностями остальных стен. Вдоль дороги на крутых склонах деревни – в один-два дома. Дорога в одну колею с редкими расширениями – с одного края почти отвесный обрыв, другой заперт уносящейся вверх скалой. Чтобы разъехаться встречным автомобилям, одному из них приходится пятится задним ходом к опасной развязке. По прибытии в монастырь мы были встречены преисполненными достоинства и грации монахами. Мы вышли из автобуса на площадку, от которой к монастырю дорога поднималась вверх. Два десятка монахов старшего возраста (а определить его у восточных людей трудно) выстроились коридором. Они стояли вполоборота к поднимающимся на монастырскую территорию туристам, лицом друг к другу. Глаза прикрыты, взгляд направлен вниз, руки сложены перед лицом в молитвенном единении. Мы шли по серой бетонной дороге к ярким, красным с узорами зданиям монастыря. Коридор людей в оранжево-красных одеяниях втягивал нас в звенящую атмосферу покоя, отрешенности и благодати. Этот удивительный ритуал избавил меня от забот земного существования, которые остались далеко за границей Непала, Азии и моего сознания. Нас разместили в гостевых домиках на краю монастырской земли. Тут же за невысоким забором вниз по склону раскинулись кукурузные поля, на которых изредка появлялись местные крестьяне. Трехэтажный домик с видовыми номерами венчала панорамная площадка крыши. Следующие 4 дня мы провели в монастырском благоговении.

День начинался в 6 утра на пудже – первая храмовая служба. Пуджа начиналась таинственно – вначале была закрытая часть ритуала, на которую нас не допускали. При входе в храмовый зал мы отбрасывали обувь, как символ перехода и уважения к внутреннему пространству. Монахи сидели справа и слева от центральной линии, соединяющей вход с алтарем. Сидели они лицом друг к другу. Вначале начитывались громогласносутры кем-то главным у алтаря. И многие монахи читали их, перекладывая из деревянных футляров ничем не скрепленные горизонтальные листочки с текстом примерно 40х10см. Монахи помоложе боролись со сном во время утренней пуджи, совершенно не стесняясь этого недуга. Сидя со скрещенными ногами, они заваливались засыпая и, встрепенувшись, поправляли осанку тут же начиная вновь засыпать. Иные стучали себя по шее, прочие изредка взбалтывали голову «фррр». Однажды я наблюдал сценку между двумя друзьями: один из монахов сладко и часто зевал, а другой, сидя напротив, тепло и показно беззвучно посмеивался, указывая на зевотика пальцем. К концу пуджи от входа начиналась процессия. Монах в высоком ритуальном головном уборе с бахромой вдоль заднего шва плавно двигался к алтарю, за ним шли еще двое монахов. Этот парад сопровождался музыкальным действом. В разных местах зала располагались монахи с инструментами. В основном духовые – дуделочки, складные басовые дуды и огромные контрабасовые трубы. Один из присутствующих бил в медные тарелки. Музыка завораживала и увлекала в мир индуизма и буддизма, захватывая все внимание прихожан – т.е. нас, туристов.

Мы рассаживались по периметру зала в первой его половине от входа. Ближе к алтарю по периметру сидели редкие европейцы, проходившие обучение в монастыре. Мне запомнилась американская пенсионерка, сухая, стройная, в очках. Она тоже читала сутры, перекладывая бумажки с надписями, но не вслух. В конце службы дежурные монахи приносили большие чаны с завтраком. Нам подавали гороховые и ореховые блюда – каждый день из нового сорта бобовых – тщательно вываренные и очень нежные, аппетитную булочку из пресного теста, приготовленную на пару, вареный рис басмати и очень вкусный йогурт. Все без соли, натурального вкуса или с приятно острыми специями. Далее в нашем расписании были три ключевые встречи: две медитации и обмен впечатлениями в конце дня. После завтрака мы вставали в круг, соединяя наши сердца и ведущий напоминал собравшимся о задачах предстоящего дня. Вечером кто-то рассказывал, что видел друзей в круге как лепестки одной короны, кто-то видел как свечи на подсвечнике, но у всех единодушно с каждым днем усиливалась связь с общим пространствоми друг с другом. На предстоящий день мы брали на себя обеты, примеряя себя к аскезе дня, недели, и даже всей жизни. Например, внутреннее и внешнее молчание, при котором невозможны коммуникации с окружающими. Или запрет на привычное поведение – шутки, жестикуляция, пустая болтовня и прочие маленькие пороки. Обеты служили хорошим якорем внимания, заставляя работать даже во сне. Иногда обет становился будильником и память о нем оживала только в момент его нарушения.

Ежедневно были и «задания на день», которые открывали новые аспекты мира, взаимоотношений и моих слепых зон. Как правило, выполнение задания дня создавало трение при его выполнении. Когда мы решали задачу согреть человека кажущегося невлившимся в круг и открыть ему дверь в общее пространство, многие, по собственному признанию, оказались именно такими людьми. Но задание делало необычайное открытие – вокруг были люди с проблемами, которые я не могу решить, но могу помочь увидеть, дать опору, поддержку человеку в его самодвижении и самоопределении. При другой задаче проявились те, кому очень удобно выговориться – рассказать другу о своих открытиях и наблюдениях, но совершенно невозможно записать, зафиксировать свою ситуацию, свои задачи и мотивы, цели и способы движения к их решению. В течение дня было предостаточно времени для самостоятельной работы – вдумчивых погружений, прогулок по окрестным достопримечательностям, созерцанию горных хребтов, усеянных нечастыми домовладениями и каскадами рисовых полей, размеренных разговоров. Часть времени я проводил в кафе, расположившемся на отвесном утесе, при въезде к монастырским строениям, с балкона которого открывались умиротворяющие виды. Монах, принимавший заказы, был погружен в какую-то внутреннюю практику, дарующую ему полнейшую невозмутимость и постоянную отрешенность. Он часто ошибался в расчетах с покупателями в ту или иную сторону, причем иногда на порядок. Но ничто не могло отвлечь его от главного дела жизни. Это был важный для меня и заразительный пример.

Перед обедом в монастыре совершался дневной ритуал. Монахи называли это действо chanting (петь, воспевать, рассказывать монотонно, говорить нараспев). Ритуал этот проводился не в храмовом зале, а в соседнем здании. В этом здании находилась и монастырская кухня, а в зале происходили учебные занятия, прием пищи и некоторые ритуалы. Стены залы были украшены многочисленными нишами со статуэтками будд. Статуэтки я не пересчитывал, но, полагаю, их было несколько сотен. После обеда в общем кругу зачитывались и обсуждались буддийские тексты. Мы вживались в новое мировоззрение, пробуя скинуть с себя шоры европейского. Утрачивая идею творца мира, личностного бога и существования какого-либо «я», сознание погружалось в фоновое созерцание запредельной пустотности. Непонятная буддийская логика захватывала, идея пустотности ставила в тупик понимания. Об этом невозможно мыслить, ни за что нельзя «хвататься» и «цепляться». Пустотность – это не отсутствие чего-либо, а отсутствие чего-либо и отсутствие этого отстутствия. Человек никогда не удовлетворен. Если у него нет пары, он стремится спарится и обзавестись потомством. Если у него нет унаследованного состояния, он устраивает свою жизнь, никогда не достигая состояния, чтобы она устраивала его. Когда он обзаводится потомством и парой, возникший биопсихический комплекс семьи поглощает самые тонкие и важные элементы строительства души. Именно поэтому женщина мечтает переродится мужчиной, а мужчина – монахом. В любом случае, обстоятельства проглатывают время – единственно доступный ресурс. Так и не раскрыв свой яркий потенциал, человек неудовлетворенный, раздираемый противоречиями, или успокоенный реализацией мнимых ценностей, аннигилирует. Буддизм называет это кольцом страданий: желание – действие – неудовлетворенность – желание – действие – неудовлетворенность и так снова и снова.

Вечером у монахов начинались дебаты. Это спор на изучаемую сейчас тему. Монахи садились двумя рядами напротив во дворе монастыря. Перед дебатами читались сутры и проводился вводный ритуал, который задавал тон внутренним акцентам и позволял монахам сохранять вдумчивое погружение. Далее они делились на тех, кто стоял и провоцировал вопросами и на тех, кто сидел и парировал ответами. Рассматриваемые в дебатах идеи предварительно продумывались каждым участником самостоятельно и каждый имел свое видение темы. Во время дебатов решалась задача найти слепые пятна заблуждений и углы, с которых рассматриваемый предмет открывал новые грани. Мы также попробовали использовать в своей компании подобный подход для размышлений и обоюдного поиска глубинных аспектов волнующих нас вопросов. Следующий пункт нашего путешествия – видовой отель в Дхуликеле. По пути нам предстояло сразу две экскурсии: «в индуизм» и «в Индию». Нас принимали в гости потомки великого Шивапури Бабы. Затем мы посетили индуистский комплекс Пашупатинакх. Вначале последнее пристанище Шивапури Бабы. Мы вышли из автобуса и миновав несколько назойливых продавцов бесполезными сувенирами и пахнущее помоями место свернули с пыльной дороги сквозь дыру в поваленном заборе на зеленую лужайку. Перед нами вырос уходящий вверх по склону каскад лужаек, который мы миновали по круто поднимающейся извилистой тропинке. Мы очутились в лесу и пошли вдоль забора. Слева сетчатый забор, справа овраг субтропической растительности, в котором резвились краснозадые макаки. Очень скоро мы вошли через ворота внутрь огороженной территории. Это место, где провел последние годы жизни Шивапури Баба. Нас встретили очень приветливые индоевропейцы. То были егородственники и последователи. Мы посмотрели на домик 2х3 метра, в котором Шивапури Бабапри жизни проводилсвои таинственные практики с 5 вечера и выходил оттуда в 4 часа утра. После этого онсовершал очистительные процедуры. Часов в 10 он выпивал стакан воды или молока. После полудня Шивапури Бабасъедал немного вегетарианской еды и начиналприём посетителей. Далее мы прошли в дом существенно больших размеров, построенный вокруг качелей для медитаций, который наши гостеприимные хозяева назвали местом безмолвия. Внутри нас встретила каменная невысокая круглая конструкция, украшенная живыми цветами и резьбой по камню. Позади нее находились качели. На стенах были фотографии Шивапури Бабы в разные годы его жизни.

(ниже цитирую письмо, полученное мной от одной из участниц поездки) Молча мы двигались по периметру зала. Присутствовало уверенное чувство, что разговаривать здесь не возможно. Люди начали рассаживаться вдоль стен. Когда я опустилась на пол, то оказалась напротив качелей. Я закрыла глаза. Мириады малюсеньких солнечных зайчиков играли в темноте сомкнутых век. Я ждала. Легкое блаженство наполняло тело в паузе покоя после небольшого утреннего путешествия. Не могу точно определить, но минут через 5 или 7 ворох внутренней суеты и мыслей, которые я даже не замечала, резко обрушился и воцарился покой. Все остановилось. На внутреннем экране проступил образ качелей, точно таких, которые были передо мной, если бы я сидела с открытыми глазами. Ни единый мускул во мне не отозвался на это невероятное событие. Тело было легким и пустым, я не принадлежала ему. Энергия радости и удивления собралась где-то в груди и согрела горло. Я продолжала наблюдать. На качелях слева лежал венок живых цветов, который я не заметила проходя по залу. Качели мерно раскачивались. Стен, зала, людей и меня самой не было. То что произошло дальше осталось в моей памяти как зыбкий сон, но когда это происходило не было ничего более реального. Вокруг качелей начал проявляться белый туман. Туман становился плотней, превращаясь в столб ростом с человека. Туман сгустился и я увидела на качелях Шивапури Бабу. Он мерно раскачивался. На его лице сияла улыбка покоя и безмятежности. Он был точно таким юным и темнокожим, как на своей фотографии в 122 года. Его немного лукавые и добрые глаза излучали свет, обволакивающий все мое существо. "Чудесное видение", - мелькнуло в моей голове и будто в ответ на эту мысль Шивапури Бабазаговорил. Он смотрел в мою сторону, но куда-то мимо в бесконечное пространство. - Что значит присутствовать? - задал он вопрос, о котором я никогда всерьез не задумывалась. Полагая, что интуиция дает мне уверенность в понимании этого вопроса. Полагая, что это не предмет медитации или размышления. В образовавшейся паузе я ощутила внутренний ступор и странное чувство стыдливости. - Мысли приходят и уходят. Присутствие остается. - закончил Шивапури Баба. Полная удивления и немного шокированная происходящим, я широко открыла глаза. Я сидела в зале напротив мерно раскачивающихся качелей, которые толкнул мимо проходивший служитель "храма безмолвия". Слева на качелях лежал венок из живых цветов. Рядом поднималась струйка воскуриваемых благовоний. Пустота. Я вышла из храма. Свет и пустота наполняли меня. Были мной. Оголяли и утверждали мою природу, мою суть. Светлая прозрачная пустота, легкая и радостная. Я не понимала сколько времени прошло с тех пор как я вошла туда. Время потеряло всякое значение. Кто-то оставался сидеть в храме, другие прогуливались вокруг по дорожкам меж высоких деревьев. Гостеприимные хозяева и служители этого священного места готовили прасад. Нас пригласили к столу. (конец цитатыписьма Ксении Бодховой)

После принятия прасады мы расселись в круг и с нами любезно побеседовал старший из ныне живущих родственников Шивапури Бабы. Вокруг бегали макаки, воровали остатки еды, агрессивно огрызаясь на попытки отогнать их. Он рассказал нам содержание дня Шивапури Бабы и его историю, путешествия и встречи с известными людьми. Шивапури Баба учил трем принципам. Телесная дисциплина, моральная дисциплина, духовная дисциплина. Для исполнения первого необходимо заботиться о теле, его чистоте, достатке, о семье и потомках. Исполнение второго сопряжено с моральными качествами и воспитанием добродетелей. При этом о достатке требуется заботится столько, сколько этого требует ситуация – ни больше, ни меньше. Этот аспект жизни требует дисциплины ума и желаний. Третий пункт доступен лишь при добросовестном и полном выполнении первых двух. Духовная дисциплина связана с медитацией, созерцанием божественного. Далее Пашупатинакх – храмовый индуистский комплекс. Индия в миниатюре. Комплекс выстроен на обоих берегах реки, где-то далеко от этих мест впадающей в священный Ганг. На протяжении прогулки нам встретились многочисленные крашеные «садху», которые просили подаяние за фотографию, и ряженый Король обезьян. Мы наблюдали как купаются макаки, прыгая с крыш в реку. На входах в индуистские храмы стояли военизированные охранники – вход только для своих. Исповедуете вы индуизм или нет не важно, пропуск – темнокожее лицо индуса. Через проход в храм удалось разглядеть огромного священного тельца. На берегу реки совершались ритуальные похоронные сожжения. Происходящее здесь осталось неизменным с дохристианских времен, время застыло… если бы не туристы.

Отель в Дхуликеле расположился на склоне горы. Вне сезона дождей из окна отеля завораживающие виды на гималайские снежные восьмитысячники. Однако, в наш заезд открывалась лишь лежащая внизу холмистая долина с крестьянскими домиками и рисовыми полями. Впереди, за долиной, укутавшись полотнами белых облаков, прятались гордые Гималаи. Ночью облака проливались дождем и плотно заполняли чашу над долиной. В рассветные часы они медленно вплывали в комнаты через открытые окна, плотно укутывая отель и его обитателей. После полудня облака таяли и единственный раз нам приоткрыли снежные вершины. Солнце клонилось к закату, сменив ярко желтый на нежно розовый. На голубом полотне неба дальними декорациями возвышалась снежная гряда гор во главе с Анапурной. Белой полосой тянулись перистые облака и редкие четко очерченные кучевые были окрашены в розовый. Это великолепие красок, высоты и простора дополняла зеленая долина холмов, убегающая от балконов отеля до далеких безжизненных снежных вершин. Люди, живущие здесь, врядли понимают какие сокровища даны им. Океан или горы утрачивают свое величие для тех, кому повезло жить впостоянном контакте с этими источниками силы и покоя. Удобно расположившись в кресле на балконе своего номера (примерно 2'200 метров над уровнем моря), я понимал, что мне – жителю равнинных лесов и степей – более ненужно предпринимать никаких усилий. Кисть, холст… Пожалуй, Рерих выбрал легкий путь и удобное место. Однако, для возвращения в нижние миры (примерно 156 метров над уровнем моря), надо основательно подготовиться к помощи страдающим в них существам. На этот случай ведущие предложили плотное расписание.

С раннего утра все были вовлечены в почти непрерывный поток занятий: даосская гимнастика, тайцзы, випассана, гурджиевские движения, беседы и медитации. Новые горизонты идей и воззрений занимали умы участников. Шесть миров буддизма (круг самсары) как описание внутреннего мира человека. Природа будды, находящаяся вне круга самсары. Утрата индивидуального «я» через отрицание или тотальное расширение. Единство ноуменального и феноменального миров в буддизме. Невозможность утверждать, что явления существуют или что их не существует.И все это на фоне главной работы – оживления сердечного центра. Просыпаясь, не открыв глаза, я «сканировал» тело, избавляясь от невольных напряжений. От такого простого «наблюдения» тело будто оживает. Затем начинал собирать энергию в грудную клетку, где и зарождается и пробуждается «сердечный центр». Делая это место средоточием своего внимания, через него мы вслушивались в себя, в друга, в прохожих, вглядывались в окружающую нас природу, облака и горы. Передо мной открылся новый мир, будто я скинул оковы сна. Мир вокруг оказался живым! Мир откликался, а я начал слышать его. Погрузившись в живую атмосферу активного поиска, созданную ведущими семинара, я несколько разочаровался в буддийских монахах. Основа моей разочарованности – их суеверная ограниченность в представлениях. В добавок к этому монахи имеют жесткую специализацию. Одни – менеджеры, другие – практики, третьи – философы. Мы имели несколько общих и частных бесед с монахами. Рассказы их о буддизмена уровне учебника религиоведения для младших классов.Идеи, подача и ракурсы рассмотрения буддизма в ИКСе оказались значительно глубже и интенсивнее с практической точки зрения.

Покинув Дхуликель мы направились в Катманду по пути посетив пещеру Падмасамбхавы. Пещера – это тесный свод высотой 2,5 и глубиной 4 метра с узким невысоким входом. Над входом в пещеру каменный отпечаток руки Падмасамбхавы. Люди заходили внутрь и исчезали там надолго. Я подождал и вошел в числе последних. Сразу через порог я шагнул в густую атмосферу умиротворения, ясности и силы. Будучи уверенным что делать, я уселся на один из двух свободных ковриков на полу. Звучание пещеры наполняло каждую клеточку тела. Страстно хотелось вобрать в себя память этого места. Это был храм, это был дом. Передо мной стоял большой ящик для подаяний и сразу далее алтарь с множеством свечей, освещавший пещеру. Паломник с ребенком лет 7 протиснулись мимо, поставили на алтарь свечи и поспешно вышли. Только теперь слева на расстоянии вытянутой руки я заметил монаха начитывающего сутры. Один из моих приятелей подошел к алтарю и я протянул ему купюру с просьбой опустить ее в ящик. Надо платить, платить в правильную кассу. Кто был источником состояния, в которое погружала пещера? Падмасабхава, читающий сутры монах или череда монахов на протяжении многих сотен лет сменяющие друг друга на службе в этом месте? Очень и не очень меня занимал этот вопрос и я исподволь смотрел на монаха в больших очках. Когда я уходил, мы встретились взглядом и он лукаво подмигнул мне. Я хорошо запомнил этот взгляд и часто вспоминаю его. Это взгляд друга, взгляд любящего сердца.

В последнюю ночь пребывания в Непале случилась кульминация моего путешествия. Мне приснилась природа будды. Понимаю, звучит гротескно, но это была встреча не с человеком, а с чем-то несубстанциональным. Погружаясь перед сном в сердечный центр, я обнаружил себя как чистое восприятие, а точнее понял, что являюсь им – тело было вокруг и внутри. Где-то на периферии сознания, уравновешивая друг друга зыбко присутствовали два вопроса: что есть природа будды и что утрачивается в момент смерти. Что произошло дальше, не вмещается в человеческий язык. Восприятие сгустилось, обострилась ясность, исчезли вопросы, в нем (в восприятии - во мне) переживались все участники поездки. Не поддается никакой логике, но я совершенно отчетливо чувствовал мочки ушей каждого из группы. Только уши, ясно и четко. В следующее мгновение субстанция жизни или её восприятие резко сжалось в точку и все растворилось. Я открыл глаза, радость нового дня проникала в открытое окно. Гул моторов, людские голоса и бибиканье транспорта рождали музыку азиатского мегаполиса. Я потянулся, проверил время на часах и вновь закрыл глаза, чтобы сделать утреннюю процедуру пробуждения «сердечного центра». Тут-то мне вспомнилось ночное событие. Это был ответ на оба вопроса, не оставлявших меня уже много дней.

На следующий день самолет приземлился в Москве. Мигель Куравлёв © 2013-07-31

PS. Этот текст навеян сильными впечатлениями от поездки в Непал, но несёт в себе частично художественный вымысел.