Анри Волохонский. Избранные произведения

Почему она танцует?
Размышление
Печальное суждение
Флейта
Плач Лота
Роза и адмирал
Любимой
Жалоба другу
Изгибом торс свой украсив кривой…
Из "Шицзин"
Ответ М.В. Розановой
Как хорошо единым духом слиться…
Мой суфий сердца трезв как тамплиер…
Взоры Нежд

Из рукописи "МОИ ВОСПОМИНАНИЯ"

 

Почему она танцует?
Почему поет певец?
Почему причин и сует
Не уводит их вдовец?
Почему надежды тусклой
Душ сердца огнем горят?
Почему стезей искусной
Бродят, что ни говорят?
Почему инда Природа
Мать-материю трудов
Не препятствует уродам
Сыпать в образы удов?
Почему их мед на лире
Не удерживает съесть? -

Потому, что в этом мире
Сверхъестественное есть.

***

Размышление

В картину мира всякий раз
Мы напрасно вписываем Духа:
Сверкает с неба звездный глаз
Порхает маленькое ухо...
— Но милый мой к чему же странность —
Души означенной как данность
Тревожный сон Боготворить?
— За давностию дел Творец устав творить
Удел стареть переложил искусству
Устав его стал ныне так высок
Что даже в основании песок —
Мы только тыквы сумеречный сок
Дерзаем предложить надтреснутому чувству
Чтоб горечь невозможную пия
Пыхтела Ева и шипел Змия.

***

Печальное суждение

Ворон к ворону…
А.Пушкин

Криво, криво, загибаясь, боком, боком
Луч гуляет по пространствам кособоким.
Ходят звезды по пространственному хлеву,
Спектр бабочкой летает влево, влево.
По пустотам, по канавам, по откосам
Время парус надувает косо, косо.
Пухнет, пухнет дорогой пузырь небесный.
Видно, звездам что-то тесно, что-то тесно.
Но пыхтят, пыхтят мыслительные поршни.
Подставляйте только руки и пригоршни.
Ливень, ливень хлещет прямо в руки, в руки
От щедрот Ея Величества Науки.
Только время на дорогах косооко,
Да поля колышет рыжая осока.

***


Флейта


Чистые формы содержат в природе лазурь
Девушка пляшет, а старец дрожащей рукою
Плачет старухе добравшись клюкою
Покуда юношей спел поводырь

Честные люди редки, а нечестные и подавно
Где бы мне слово такое найти, чтобы спрятать его и сказать:
Кажется стоило б знать
Да случилось недавно
Силится в небо родить трудится мать
А сказать - почему?
Мы дети света, мы рождаем тьму
На грани голубой
"Рос бы я деревцем, тек бы я речкой, ветром бы дул"
Но не в этом труд.
Светлые формы из зеркала падают в пруд,
Синяя лебедь людской ковыляет на берег за свечкой.

Что же мы скачем так долго за нею мелким галопом?
Что нам, казалось бы, честность и нрав
доброхотных старух, скакунов, стариков и плясуний,
Что нам их чистота - и вдаль провожает который
слепого под ручку на берег лазурный
Плетеный ковер - да огней погорелая копоть?
Что нам, что им и что им до нас, если в аквамариновой чаше
Разве поставят весы или смерят никелированным метром:
"Тек бы я деревцем, дул бы я речкой иль ветром"
Что им, что нам до чудес в улетающем нашем?


***


Плач Лота


Ах зачем, ах зачем оглянулась она
Вот и стала: соленый болван
Мимо гнал по долине горы и холма
Кочевать бедуин караван

Ночевать бедуину велела луна
Он раскинул шатер-балаган
Ах зачем же зачем обернулась она
Вот и стала - соленый болван

Хохотали зятья индюком петуха:
Значит, нефть - говоришь - керосин
В бороде седина, в голове шелуха
Перебрал - да и верно, хамсин

Да и выдался вправду такой вечерок
Вся округа - пузырь смоляной
По железу чугун в черепах поперек
Голый воздух колдует смолой

А сегодня луна как шалфей и шафран
Развернула седой сарафан
Ах зачем же тогда оглянулась она
И стоит как соленый болван

Значит, дождь - говоришь? Керосин - говоришь?
Ты как Ной нам вещаешь навзрыд:
На пороге плясать чтоб не падали с крыш
А ковчег в огороде зарыт

Поднесите пророку смокву и хурму
Лопухов принесите ослу
Ну-ка разом, друзья! Да всем хором ему!
Как вчера молодому послу

И кудахтали: Ах ты вот так таки-так
И сказал бы: "А я за юнцом
Хоть в пучину, в пустыню, в пещеру, в кабак!"
Что за прелесть с веселым концом...

А луна над пустыней одна солона
В серебре головы котлован
Но зачем же туда обернулась она
И застыла: соленый болван!

... Хлопотливых чудес чтоб с дружком в лопухи
Про бензиновый дождик плести
Десять рыбок? - Пойди поуди из ухи
Целый город и нет десяти!

Ну, подругу по кругу да круг по домам!
Встали в сумерках - ляжем чуть свет
Попугай же бензином асфальтовых дам
Поливай керосином проспект!

Холодна над пустыней ее голова
И горька словно дым седина
Солоней чем Соленое Море глаза
Ах зачем ты глядела туда

Над смолой серебра и над серой луны
В нефть одетая ночь-бедуин
От пожара взошла головою жены
И глотнула очами бензин

Солона и горька, холодна и нема
Над пустыней сверкает одна
В небе камень-луна как ее голова
Словно камень сверкает она

***

Роза и адмирал

Пусть вянет Роза, блекнет дивный куст
Пусть лист кружит и вихрь его уносит
Мы все в долгу, всех тянет книзу груз
И сам великолепный знаменосец
Скользит на льду.
Но все ж в известной мере
Есть доля смысла даже в запоздалом покаянии:
Живое дерево в сравненьи с мертвым деревом
Нога кривая возле костыля
Дыра в траве - растительная тля
Дыра в кармане, запах ковыля
Галоп кометы, солнца ковылянье -
Все это знак, что взрывом пузыря
Не кончится мирское пузырянье

Кто смерть хулит тот капер в мирных водах
Шумит прибой и крутится штурвал
Эй Адмирал, тебе пора на отдых
Куда же ты так скоро побежал?

***

Любимой

Если солнце село в лужу
И луна не за горами
Если дым окутал сушу
Молчаливыми парами
Если звездный семисвечник
Свил гнездо медведю севера
Если оку бесконечность
Кажется фигурой веера
Распростертой в высоту -
Выходи моя родная
Чуять эту красоту

Озаряя пустоту
Посмотри, из недр вызван
В небеса взмывает призрак
И над миром словно искрой
Блещет частью механизма
Рассмотри на тверди старой
Все что есть и то что было
Как искусство мыловара
Все убрало и умыло
Как прекрасно и надежно
Виснет верхнее над нижним
Как опасно и возможно
Оказаться в небе лишним:
Понапрасну кануть вниз
По столь манящему простору
Мимо логовища птиц
Залежалым метеором

Непригодные как истина
Но полезные как пошлина
Души кружат там таинственно
Все невинно укокошены
То звенят тревожно льдинкою
То снежинкою колышатся
Нет родная, мне не высказать
Сколь легко теперь им дышится

***

Жалоба другу,
который ему давно не писал


В пустыне селезнем порожней
В траве кузнечиком пустой
В без творога ватрушке ложной
В душе раздумьями несложной
В душе простой и нетревожной
Любовь единственный устой.
Она единственное благо
Она осмысленная влага
Она для нашей жизни редкость
Пойми чему ты ей обязан -
Она есть средство вспомнить местность
С которой ты был прежде связан
Тревогой трепетного детства.

Внутри у каждого есть кузов
Воспоминаньем небогатый
Спеши туда, он твой вожатый
Туда - вагоном без прицепа
Спеши верблюдом не без груза
Одолевая взгляда узость
Стеклом для глаз различных цветом
Любовь - как шторм, но он некрепок
Так пусть взаимности напиток
Хотя б размерами с наперсток
Вольется в чан с настоем репы
Примером скудной продразверстки
И на березовом пеньке
Взойдут красивые подростки
Каждый в шляпе и в венке.

В пустыне селезнем порожней
Один обычай есть английский:
Чтоб поселенца не тревожить
Ему не отправляют писем
Ему не отравляют душу
Фальшивым кексом безизюмным
Чтоб он свои лишь песни слушал
Над миром одиноко высясь
От мира духом независим
И был своим лишь предан думам -
Таков обычай благородный
В пустыне селезнем порожней.
Ведь это право по-ирландски:
Линкор любви по волнам пляски
Пусть бороздит чужие мели
Чужой комар на ландыш ласки
Летит трубя про эту прелесть
Звенит летя на эту крепость
Как вестник грустный и крылатый
В пустыне уткой небогатой.

В пустыне кряканьем несытой
В пустыне лебедем неполной
В пустыне аисту негодной
С отверстой раной и открытой
Лежу открытый пыльным волнам
Где ветерок гуляет южный
В пустыне журавлю ненужной...
Лежу. В руках последний свиток
Моей любви несчастной слиток
Моей души прекрасной сверток
Хоть он размерами с наперсток
И жду пока он будет сверстан.

О путешественник! По верстам
Когда ты меришь караваном
Межгробовые промежутки
Склонись душой к причуде странной
И мыслью околдован жуткой
Нагнись к моей могиле узкой -
Вонзи в нее перо из гуся
Из замечательного гуся
Столь чуждого пустынным фавнам

***

Изгибом торс свой украсив кривой
Нагая ива над потоком шелестела
Какова ж была формула у этой кривой?
И что она этим сказать хотела?

Вон конь задирает узкий широкий нос
Подымает копыта и свистит хвостом
Что же общего в этом шелесте с тем
Которым нас ивовая порода одарила потом?

Интеллигенция наша тупа как пень
Ни на один из вопросов не отвечает, не может
Но на какую же она упадет ступень
Когда сама жизнь их число перемножит!

Оперевшись на один только шепот лишь
Неотличим от бодрой лошади голос деревяшки
А она глядит лишь на эти признаки - ишь
Какие, однако, амбиции у бедняжки.


***

Из "Шицзин"

Не пойду ли и я собирать коноплю?
Ведь любимой уж нету со мной
В одиночестве мухоморы коплю
Пропадаю в тоске неземной

А ведь может иль мак шелушить мне пора
Раз уж сух шестопаловый цвет
Или попросту сесть на иглу на ура
Буде милой со мной уже нет

Волчий жмых, рыжий пестик - дурные врачи
А колес лекарь в дом не везет
Волки воют под зайцем на лунной печи
И луна черепахой ползет

Скоро тает гнила на язык белена
Мокнут в пене извивы ужей
- Эй, слуга, завари-ка мне, чайник, вина!
Скоро ночь и проходит уже

***

Ответ М.В. Розановой
на предложение заняться литературой


Почему я, Мария Васильевна, нынешних книг не читаю?
Да начать хоть с того что я, Марья Васильевна, крыс не люблю
То ли дело ворона! Ворон с наслажденьем я в небе считаю
Если ж нету ворон, просто в небо смотрю и терплю
Разумеется вставши судьей в знаменитую позу
Или в мантию кутаясь как поседелый павлин
Я бы мог обличить нашу - скажем шерстистую - прозу
За ее плюнуть форму и смысла неправильный блин

И изречь вереща с унизительной этой ступеньки
Что на деготь выменивать хвойное мыло пеньки
Лишь достойно когда во служение, на четвереньки -
Но увы, нелегко мне взлезать на такие пеньки

Нет, о Марья Васильевна! Я далеко не Белинский:
Где мне чавкать в кормушке гражданственных нравов и прав -
Я безнравственный сам, дуб в зенице моей исполинский
Кто ж тут будет пылить из чужих-то опилок набрав?

Оттого мне брезгливо и тронуть провисшее вымя
У старателей истин, к дракону червивой змеей
Пресмыкаемых ввысь, чтоб усвоить рептилии имя,
Спрятав поротый зад под павлиньим нарядом у ёй

И смешны разумеется мне идиотские детские басни
Будто автор - пропеллером в самой опоре хребта -
Орошает анютиных грядок народные квасни
В рот набрав содержимое дна из ведра решета

Я к народу -- ни-ни, я в народах увы не уверен
Я заметил, что в каждом из них эталон красоты
Это втайне им служащий гладкий ухоженный мерин -
Как читаю "народ", так и вижу родные черты...

Бог Словесности, в Индии знаете, звался Ганеша
С головою слона выступая на мыши верхом
Он судил да рядил и народ его славил - конечно
По причине ушей и хвоста и за хобот с подбитым клыком

Впрочем все это мифы - вранье и махание млинов
Тут и ступку и пест измололи успеть жернова
Скучно мне пресмыкаться меж наших бесцветных павлинов
И, пустая пусть, мне все ж дороже своя голова

Много по миру мнений, а я - ничего не считаю
И довольно и полно мне попусту праздно галдеть:
Потому-то я, Марья Васильевна, нынешних книг не читаю,
Что очками на старости вышло макакам слабеть

***

Как хорошо единым духом слиться
С каким-нибудь сословием поганым
Иль с родом-племенем, еще того поганей,
Иль с тайной сущностью - что вовсе уж погано,
Иль, на худой конец, с какой поганой бабой.

Терпение - порок нетерпеливых.

***

Мой суфий сердца трезв как тамплиер
Уста души невинней баядеры
Смирения двугорбый дромадер
Берет подъем не претыкаясь в еры

Червей моих могила рыболов
Вздувает над костром шашлык из репы
Как Магомет люблю свинину в плов
Когда смущен - алею будто трефы

Меж лебедей мне мил лишь тот удод
Кто ворона вороной назовет
Кто этот миг блаженно проворонит
Кто весь падет, но части не уронит

***

Взоры Нежд


Когда Саладин с войском покидал Каир
Народ взошел прощаться с площадей
И лица обращенные к вождю
Застыли в ожидании
Усеяв минареты и столпы,
Как суфий вдруг сквозь грязный шелк толпы
Пред голубой металл воинственных одежд
Возник - и крикнул весь в тоске своей глубокой:
Наслаждайся взором волоокой Нежд
Наутро не увидишь волоокой.


*

И Саладин стремительно ушел навстречу им.
Тогда еще не дрогнул алый Лузиньянов стан
И тамплиеры пьяные от жажды держали строй
Иль правя вероломного Рейнальда головой
Ходили морем грабить двери Джидды
И караваны что везли зеленый камень с медных копей
И с огненной главой и медным сердцем льва
Король не гнал за строем строй стрелков из-под скрещенных копий
А голос тот звучал в мечте его надежд:
Наслаждайся взором волоокой Нежд.

*

И зазвенела чаша под чалмой
И пала об пол сабля асасина
И отвернулся Азраил немой
От лика Саладина
Перед сухим пером убийцы влажных вежд.
Наслаждайся взором волоокой Нежд.


*

Труби в победоносный Хеттский Рог
И празднуйте в заиорданских замках
Подземный ангел роз кровавых строк
Считает прибыль на железных франках
Померкли на плащах блестящие кресты
И не пронес по галилейским водам
Воды средь битвы пыльной пустоты
Свободы в прибережный форт Раймонда
Хермона льда отведал пленный Ги
И - по заслугам - сталь Рейнальд неверный
Чья голова в руках его слуги
Молчала ныне с горечью безмерной
Немея знаньем смерти в слух невежд:
Наслждайся взором волоокой Нежд.

*

Наутро не увидишь волоокой...
Смолк голос суфия в небе Каира
И плакал от счастья Саладин наслаждаясь красотой битвы
Которая не принесла ему победы,
Счастья - и лишь высокую грусть
Побежденному повелителю Иерусалима
Тогда еще приносили масличные ветви на что-то надеясь
Но и Саладин никогда вновь не увидел утра Каира
Ибо "жемчужины лик скрыл темный локон"
И рек он
Ступая на мост острейший края отточенной меди:
Наутро не увидишь волоокой.

*

Суфия кости истлели за восемь иль девять веков
И кости вождя Саладина и кости победоносных полков
И кости ими сраженных вперемешку с костями коней
И рыжая ржавчина с медью краснеет еще зеленей
И кости народа Каира и охлоса Акры распались в песках
Их золото стерлось, их стекла рассыпались в прах
И луны сменяют подковы и снова подковы кресты
И Анны Святыя высокие стены пусты


*

О нет, ты не увидишь ее
Наутро ты не увидишь, о сердце мое
И я как паук осьмирукий вцепившийся в окаянные камни
Как жук тонконогий пустынный вою: о Небо, куда мне
И где мне когда же ты явишь мне прежде обещанный мне призрак надежд?
Но слышу лишь мертвого суфия голос гортанный и странно высокий:
Наслаждайся взором волоокой Нежд.


***


Из рукописи "МОИ ВОСПОМИНАНИЯ"
(фрагменты)

Запятая у Хлебникова

Существует мнение, будто передовые поэты всегда пишут нечто близкое
бессмыслице, а издатели вставляют к ним в стихи свои знаки препинания
ради уменьшения нелепости. Примером тому служат строки Велимира Хлебникова:

Так хотела бы водица
Убегать и расходиться,
Чтоб, ценой работы добыты,
Зеленее стали чоботы,
Черноглазые, ея.

В одном из новых изданий ("Творения", 1986 г., стр. 78) слово "чоботы"
напечатано через "ё" по новым правилам и снабжено примечанием:

"Чёботы - гуцульское название одного из видов орхидей" (стр. 663).

Какого цвета взор у этих гуцульских орхидей, я не знаю, но что две
последние запятые стоят по произволу - уверен. Если же их убрать и
учесть правила дореволюционного начертания (стихотворение появилось в
1912 г., в "Пощечине общественному вкусу"), окажется, что
"черноглазая" - "она", появляющаяся чуть ниже, а вовсе не чоботы:

................. чоботы
Черноглазыя ея.

С тем обнаруживается и смысл стиха.
Могут спросить: почему в конце слова напечатано повсюду "е", а я
ставлю "я"? Отвечаю: здесь рассуждение велось о знаках препинания, а
не об ошибках грамматики, опечатках или о чем прочем. Для того ведь
запятые и ставились, чтобы исправить бессмысленное искажение. При
печатании рукописи подумали, наверное, что "черноглазыя", вопреки
грамматическому роду, относится к "чоботам", поразмыслили и изменили
окончание. Или просто перепутали: хотели изменить "ея", а переделали
"черноглазыя".
Кстати, в новейшем собрании сочинений Хлебникова исправлено
"черноглазыя", но "её" вместе с запятой стоят как прежде.



Воскрешение суфиев

В книге Стивена Рансимана о Крестовых походах рассказан такой случай.
Саладин завоевал Египет и намеревался отбыть в Сирию. Приветствовать
его на проводах собралось множество народа. И вдруг выскочил некто,
выкрикнул малопонятные слова и исчез. Но Саладин сразу уразумел, что в
Каир он более не вернётся.
В примечании к отрывку сообщается английский перевод стихов, которые
были услышаны Саладином. В моём переводе с английского они звучат так:


Наслаждайся взором волоокой Нежд,
Наутро не увидишь волоокой.

Поразительно, что почти бессмысленные слова могли быть истолкованы как
пророчество. Впоследствии я написал об этом поэму "Взоры Нежд". То был
мой первый опыт воссоздания поэта-суфия.
Второй подобный случай изложен в "Путешествии" ибн-Джубайра. В начале
1183 года ибн-Джубайр отправился из Андалузии, где проживал, в Мекку.
В дороге с ним произошло много занятного. Так, на обратном пути ему
пришлось пересечь территорию франкского королевства в Палестине.
"Король там Хинзир, - пишет ибн-Джубайр - а королеву зовут Хинзира".
Арабское слово "хинзир" означает свинью. Во время пребывания в Мекке
ибн-Джубайр проводил ночь близ Каабы. Он и его друг лежали на каменных
скамьях, пытаясь заснуть, а невдалеке кто-то очень красиво читал стихи
из Корана. Вдруг голос смолк, а потом произнёс:

Когда оскверню злодеянием день,
Да возвысит меня красота моих снов...

Друзья поднялись, чтобы посмотреть на удивительного поэта, но тот
лежал без чувств. Подошла женщина и пристыдила обоих, дескать взрослые
люди, а что делать не знаете. Тогда они принесли воды из источника и
брызнули в лицо лежавшему. Тот очнулся, встал и исчез во тьме, не
сказав ни слова. Удивительно здесь, что поэт падал в обморок от
собственных стихов. Конечно этот неизвестный тоже был суфий. Я
воссоздал и его, написав стихотворение "У Каабы":

Если буду унижен и сам виноват
Меня в небо счастливая мысль унесёт

Даже словом иль делом пускай согрешу
Благородством мечты я оправдан навек

А когда оскверню злодеянием день
Да возвысит меня красота моих снов.

Собственно суфию принадлежат здесь лишь последние две строки, но для
нынешнего стиха пришлось придумать ещё четыре.


Галилейские ваалы

В 1975 году меня призвали в израильскую армию и поставили сторожить
гору чуть восточнее Цфата. На вершине этой горы - называлась она
"Гева", что и означает "гора" - росло кривоватое дерево с широкой и
низкой кроной, а под деревом холмик. "Могила шейха", так мне сказали,
но имени шейха не сообщили. Впоследствии я часто размышлял об этом
дереве и могиле. Подобных знаков внимания ведь довольно много в
Галилее, и я полагаю, что если бы удалось перевести имена "шейхов" с
арабского на иврит или на латынь, мы получили бы целый пантеон
древнего Ханаана. Не зря же сказал пророк: "Галилея языческая". "Шейх"
передаёт местное древнее "Ваал". Так вот всё это имена "Ваалов", то есть "хозяев".
Немного южнее Тивериады имеется могила учителя Меира Чудотворца, того
Меира, который именуется "Баал ха-Нес", в буквальном переводе "Хозяин
Чуда". Над могилой молитвенные дома, даже два таких дома - сефардский
и ашкеназийский. Шутят, что в одном из них ноги, а в другом голова. Мы
как-то пошли туда на праздник с лордом Филимором. Он был тощ и очень
длинен. Когда дети хотели его стукнуть, пользуясь праздничными
вольностями, сзади по голове пустой колотушкой, им приходилось высоко
подпрыгивать. Атмосфера была языческая. Веселье, много еды на продажу,
восточные звуки, ночная жара и эти дети с колотушками: день рождения
учителя Меира. И я подумал: "А что, если всё происходящее лишь
прикрывает древнее празднество в честь Владыки Жара, хозяина-ваала по
имени Баал Хамат, божества, управлявшего горячими источниками, которые
истекают тут же в озеро из-под молитвенных домов, построенных в
воспоминание о чудотворце по имени Баал ха-Нес. Ведь заменить "Хамат"
на "ха-Нес" нетрудно. А старинный город Хамат существовал здесь с
незапамятных времён, ещё до появления Израиля. Его развалины сейчас
изучают археологи.
В дальнейшем я много размышлял об этих и иных памятных местах: о
могиле учителя Шимона и сына его Элиезера, о могиле учителя Акибы, о
могиле Матерей. Есть и такая, там лежат Лия, Дина и Циппора, все в
одной могиле. "Был у нас тут один министр религии, он велел сделать
все эти надписи" - объяснял мне кто-то из знакомых.
А сейчас самое время рассказать об учителе Ицхаке Лурии Ашкенази. Он
был сыном некоего Лурье родом из Польши или Германии, мать
принадлежала к сефардской семье Франк. Жил он сперва в Египте, а году
в 1570-ом переехал в Цфат, будучи тридцати шести лет отроду. Здесь он
основал школу каббалистов и развил устное учение о том, что Бог, то
есть Беспредельный, которого называют Эйн Соф, сперва сократился и
лишь потом создал мир. Еще ранее Луриа стал известен как поэт. В Цфате
он любил гулять по окрестностям со своими учениками, указывая им
доселе не известные могилы святых, о которых узнавал посредством
духовной проницательности или откровения. Скончался Ицхак Луриа в июле
1572-го года. Он-то, я полагаю, и был тот "министр религии", который
создал все эти могилы на прежних местах ваалова культа.

Имена чертей

Мне хотелось бы завершить эту часть воспоминаний одной историей,
которая внешне напоминает литературную, по существу же имеет
определённо выраженное и яркое общественное звучание.
Будучи поэтом, Маяковский произнёс однажды внятное пророчество. В
будущей коммуне, так он сказал, будет

... очень много стихов и песен.

Их, и правда, было много. Пришлось создать даже оплачиваемый аппарат
для проверки их благонадёжности, а иных сочинителей попросту
укокошить. Тем не менее оставалось всё же много поэтов, из которых
иные занялись переводческой деятельностью. К ним принадлежал
М.Лозинский, переведший "Божественную Комедию" Данте. В песне 21-ой
раздела "Ад" этой Комедии он приводит имена чертей, работавших в Злых
Щелях, там где казнят взяточников. Клички забавны: Хвостач, Косокрыл,
Борода, Боров, Собачий Зуд и некоторые другие, например, Тормошило. На
нём следует остановиться.

Нагнув багор, бес бесу говорил:
"Что если бы его пощупать с тыла?"
Тот отвечал: "Вот, вот, да так чтоб взвыл!"

Но демон, тот, который вышел, было,
Чтоб разговор с вождём моим вести,
Его окликнул: "Тише, Тормошило!"

Согласно примечанию, подобные имена могли быть воровскими кличками или
"иными народными прозвищами". Что же это за кличка: "Тормошило"? Кого
он тормошит? Может быть не тормошит, а ворошит? Имя тогда будет "Ворошило".
И вот идёт переводчик к редактору, тот читает и делает замечание:
- Ворошило заменить!
- Почему? - осведомляется переводчик.
- Потому что прибавив одну лишь букву, мы получаем прозвание высокого
государственного лица.
Переводчик, конечно, сам всё это знал, о государственном лице, но
отвечать-то редактору. А кличка обнаруживается в великом множестве
стихов и песен той поры:

Товарищ Ворошило, народный комиссар!
И с нами Ворошило, первый красный офицер
Красный маршал Ворошило, погляди
Ворошило был твоим отцом
И стал ещё родимей нам Ворошило Клим
Мы готовы к бою, товарищ Ворошило
В бой нас веди, товарищ Ворошило
Нас в бой поведёт Ворошило
Нас к победе ведёт Ворошило
Эх, да зорко смотрит Ворошило


Тише, Ворошило... - Эта полустрока из Данте, пророческое дарование
которого, если судить по предыдущим строкам, конечно более
пронзительное, чем у Маяковского.
Не следует, однако, думать, будто клички чертей на Ворошиле иссякли.
Есть они и в наши дни. Например, Грызло. Пуская пыль в глаза, можно и
к ней, разумеется, приделать букву, чтобы напоминала фамилию, можно
даже произносить эту якобы фамилию с ударением на последнем слоге, всё
равно она никогда не расстанется со своим бесовским прошлым.


***

Стихи, проза, работы А.Волохонского на странице: www.mitin.com/people/volohon
Большое интервью 2005 года: http://www.litera.ru/slova/ioffe/volohonskij.html
 

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров