Митицуна-но хаха "Дневник летучей паутинки"

Дневник Митицуны-но Хахи (10 век Н.Э.) интересен прежде всего отражением "эстетизации быта", характерного для средневековой культуры Японии, как впрочем, и Китая, Кореи и других стран Дальнего Востока. Герои переписываются стихами столь свободно, что возникает недоумение: - Почему же сегодня мало кто способен так жить и так чувствовать? Их склонность окружать повседневную жизнь поэзией, живописью, музыкой не сводится к поиску развлечений. Это проявление той созерцательности, когда естественным казалось замечать малейшие изменения и «внутри», в собственной душе, и «снаружи», в смене времен года – хотя природа мыслилась отражением души.

Предисловие:

Дневниковый жанр занимает особое место в истории японской литературы. Вместе с изобретением в IX в. слоговой азбуки (в начале распространения письменности использовался китайский язык) в японской словесности происходит решительное обращение к личностной тематике. И здесь выдающуюся роль играли женщины, ибо лирический дневник представляет собой единственный жанр, в становлении которого мужчины принимали минимальное участие, поскольку пользоваться азбукой при создании текста считалось для мужчины неприличным. В то же время женщинам не рекомендовалось овладевать иероглификой. Недаром иероглифы называли тогда «мужскими знаками», а азбуку — «женскими». Поэтому-то и автор первого известного нам дневника — «Дневника путешествия из Тоса в столицу» («Тоса никки») — знаменитый поэт Ки-но Цураюки (около 868—945) — был вынужден скрываться за женским псевдонимом.Мужчины-аристократы имели официальные биографии, в которых приводились данные об их чиновничьей карьере, даты жизни и смерти. Женщины такого внимания не удостаивались, поэтому они сами стали создавать истории своей жизни — дневники. Женский дневник, однако, не автобиография в общепринятом смысле слова (охватывающая события от рождения до момента написания), а лишь ее разновидность. В дневниках аристократок жизнь описывается не целиком, но частично — обычно это время пребывания на придворной службе. Кроме того, следует иметь в виду, что дневники аристократок не представляли собой сугубо личные записи, они изначально были рассчитаны на публичное чтение вслух, то есть дневник — это не документ приватной жизни, а произведение художественной литературы.Уход дневниковой прозы в частную жизнь означал одновременно и падение интереса к социальным аспектам бытия, которые могли присутствовать в дневниках лишь постольку, поскольку они были непосредственно связаны с автором. Это указывает на определенную особенность эпохи — официальные хроники вести перестали, а вместо них теми же высочайшими указами предписывалось составление поэтических антологий. Поле действия дневниковой прозы ограничено физическими возможностями авторского глаза, что и создает иногда впечатление некоторой «замкнутости» этого мира. Тем более что в большинстве дневников основное действие развертывается в интерьере. Аристократы, проживавшие в столичном Хэйане (современный Киото), не рвались на просторы и осваивали по преимуществу пространство, непосредственно их окружающее. Вместе с тем пристальное внимание к автору и его окружению привело к развитию рефлексии самой высшей пробы — степень осознания границ своей личности, тонкость душевного движения, точность авторских характеристик вызывают настоящее удивление.В данном разделе представлены отрывки из трех женских дневников хэйанского времени. Первый из них принадлежит кисти Митицуна-но Хаха («Мать Митицуны», Митицуна — имя ее сына). Иногда дневник этой женщины, родившейся в 935 г., так и называют — «Дневник матери Митицуна» («Митицуна-но хаха никки»), иногда он фигурирует как «Кагэро никки» («Дневник летучей паутинки»), что подчеркивает элегический настрой этого произведения.

А.Н.Мещеряков

Митицуна - но Хаха

Дневник летучей паутинки

(Свиток 1)

Прошло то время, как не бывало. Теперь она блуждала по ветру, не прилепясь ни к единой опоре. «Другие превосходят меня красотой и душевными дарами. Немудрено, что он пренебрегает мною»,- думала она в бессонные ночи. Она стала проглядывать старые романы, каких много ходит в свете, но нашла в них одни пустые небылицы. «Быть может, даже история моей безотрадной жизни покажется внове, если я опишу ее день за днем, думала она. - Можно будет судить на моем примере, так ли завидна участь жены именитого человека. Все неясно в моей душе: давно прошедшее и то, что было лишь вчера. Смогу ли я выстроить события в должном порядке?»

8-й год эры Тэнряку

Итак, я умолчу здесь о происках светских любезников и начну свой рассказ с того времени, когда посватался ко мне Касиваги. Люди его высокого ранга обычно посылают кого-нибудь замолвить словечко, скажем, молодую прислужницу, но он сам обиняком полушутливо завел разговор с моим отцом. Я дала понять, что разговор о столь неравном браке меня смущает. А он, невзирая на то, послал конного вестника стучать в ворота моего дома. Ни к чему было спрашивать, от кого прибыл посланный. Служанки мои подняли суматоху. В смущении я не знала, как мне быть. Пришлось принять письмо. Но шуму стало еще больше. Бумага слишком простая для такого случая, почерк оскорблял глаза. Не похоже, чтоб так писал превосходный каллиграф, каким он слыл. В письме было только стихотворение:

Лишь голос молвы
Я слышу к моей печали.
Где ты, кукушка?
Далекая, отзовись!
Хочу говорить с тобой.

Женщины нашего дома совещались между собой: «Кaк быть? Следует ли отвечать на письмо? Но моя мать, верная старинным обычаям, решила: «Bce же надо». И я, повинуясь ей, послала «ответную песню»:

В безлюдном селе
Кому говорить с тобой?
Кто отзовется?
Ты не бросай, кукушка,
Песню свою на ветер.

Это было началом. Он посылал мне письма вновь и вновь, но я не давала ответа. Вот, к примеру, стихи от него:

Как смутно на душе!
Где воды падают твои,
Беззвучный водопад?
Ищу и не могу найти
Сокрытый в тишине порог.

Я отговаривалась, только для вида, сейчас, мол, напишу ответ, но он понял мои уловки. Вот его послание:

Как долго я жду!
Твержу в моем нетерпенье:
«Сейчас! Вот сейчас!»
Но снова медлит гонец ...
Я безответно стражду.

Моя мать сказала мне: - Это, наконец, неучтиво. Довольно ребячиться, ответь ему всерьез. Я поручила одной прислужнице, искусной в письме, сочинить пристойное случаю послание. Он и то душевно обрадовался и стал еще чаще посылать мне стихи. В одном из писем он высказал подозрение:

Прибрежный кулик,
Нет, не случайно исчезли
Следы на песке.
Уж, верно, здесь набегали
Волны повыше меня?

Но моя прислужница, отвечавшая вместо меня с деланной искренностью, сумела рассеять его тревогу. Он продолжал забрасывать меня письмами. В конце одного из них можно было прочесть: «Ваши слова, кажется мне, идут от сердца, но если вы и на этот раз не ответите мне собственноручно, это будет так жестоко.

Чья пишет рука,
Я различить не в силах,
И все же томлюсь.
Я жду письма от единой,
Кого не видать, не слыхать».

Так долгое время мы посылали друг другу письма, не пустые по значению. Настала осень. Вот что он написал мне: «Возможно, кто-то стоит между нами. Как это тягостно. Я сильно встревожен, в чем дело?

В столице у нас
Не слышно стонов оленя
Осенней порой,
Так отчего же всю ночь
Сном не дано мне забыться?»

Я впервые ответила ему сама:

«Всю ночь не молкнут
На склоне горы Такасаго
Стоны оленей.
Но, говорят, даже там
Сморит сон поневоле.
Так почему же вы проводите бессонные ночи? Право, это стpaнно».

Недолго спустя он вновь прислал мне стихи:

«Застава встреч!»
Уже казалась близка
Желанная цель.
Увы! Я ее не достиг
И безмерно печалюсь.

Я послала «ответную песню»:

Печалишься ты
Перед «Заставой встреч»,
Но слава идет,
Будто всех неприступней
Застава «Не приходи!»

Так посылали мы друг другу сердечные письма, и однажды утром - когда это было? - от него пришли стихи:

Как на реке Ои
Срубленные деревья
Ждут высокой воды,
Так я сумерек жду,
Реку слез проливая.

Мое ответное письмо:

Сумерки скоро.
Как воды реки Ои,
Тревоги растут.
Они затопили меня:
Что, если ты не придешь?

Письмо от него на третье утро:

В лучах рассвета
Исчезнут лишь капли росы.
Но отчего же,
Когда я прощался с тобой,
Казалось, жизнь отлетает?

Мое «ответное письмо»:

Роса мимолетна.
Но что же сказать о моей
Непрочной судьбе?
Я вверила участь свою
Прихоти зыбкой росинки.

Вот какие события произошли в моей жизни. Вскоре мне пришлось ненадолго уехать в чужие места. Он посетил меня там. На другое утро от него пришло письмо: «Я надеялся неторопливо провести с тобой хотя бы один день, но есть тому препятствия. Что скажешь? Может быть, ты бежала от меня в горы?!»
 
Я ответила:

Не по воле своей
Я скрылась в дикой глуши.
Цветок гвоздики
Сорвала я возле плетня,
И пролились росинки ...

В конце месяца он не появлялся две ночи подряд и только послал мне письмо. Я ответила:

Падали слезы росой,
Еще не просохли утром
Концы моих рукавов.
Зачем же хмурое небо
Безжалостно сыплет дождь?

Его «ответная песня»:

Это моя тоска
Застлала ночью все небо
Туманною пеленой,
И поутру показалось,
Будто сыплется дождь.

Он появился прежде, чем я успела написать ответ. Сколько-то времени потом он не навещал меня, но однажды в дождливый день от него пришла весть: «Буду нынче вечером!
Я ответила:

Укрылась трава
В тени ветвей касиваги.
Увы! Неверная сень.
Не отогнать опасений,
Осенний точится дождь.

Вместо «ответной песни» он поспешил прибыть сам. Настал 10-й месяц. Пока я соблюдала «моноими», он много раз сетовал на это.

Ночную одежду
Я надел наизнанку ...
Роса моих слез.
А поутру даже небо,
Мнится, роняет морось.

Я ответила, но, боюсь, в старомодном стиле:

Любовью горишь?
Тогда б, наверно, просохли
Одежды твои.
Но рукава наизнанку,
Скажи, у кого влажней?

А меж тем мой отец, служивший мне опорой в жизни, должен был отбыть на север, в край Митиноку. То было горестное время. Я еще не привыкла к моему супругу и, когда он навещал меня, только молча лила слезы и не поверяла ему свои тревоги и печали. Все кругом были полны сочувствия и говорили мне в утешение, что он меня не покинет. Но меня непрестанно томили печальные мысли. Можно ли, думала я, слишком доверять изменчивому человеческому сердцу.
Настал день отъезда. Пора было трогаться в путь. Расставаясь со мной, отец тоже не мог удержать слезы, а мое горе не высказать словами. Отца стали торопить: «Проходит назначенный срок», - а он все медлил в нерешимости. Но вот он свернул в трубку письмо, бросил его в мой ящик с тушечницей и вышел, роняя слезы.
Не сразу я нашла в себе силы взять письмо в руки, но, проводив взглядом отца, я наконец собралась с духом и прочла:

На вас одного
Я возложил все надежды.
Да будет ваш путь
С нею вдвоем так долот,
Как мой путь одинокий.

С тяжелым сердцем я положила письмо обратно, в надежде, что мой супруг заметит его. Скоро он появился, но я не показалась ему на глаза в моем душевном смятении. - Что с тобой? - попенял он мне. - Дело ведь обычное, житейское, а ты впала в такое уныние! Значит, мне не доверяешь. Но тут он увидел письмо возле тушечницы, прочел его с возгласом сочувствия и, покидая мой дом, послал вдогонку моему отцу ответное письмо:

Верь мне, я буду стоек,
Как сосны на берегу
Суэ-но Мацуяма.
Все надежды не всуе
Ты возложил на меня.

Настал 12-й месяц. Супруг мой отправился на поклонение к горному храму возле Ёгавы. Гонец сообщил мне на словах: «Дopoгy занесло снегом, к моему великому огорчению».
Я ответила с тем же посланным:

Окованы льдом
Воды реки Ёгавы.
Опору найдет
Даже летящий снег,
Лишь я в печали растаю ...

Быстро пролетели последние дни года.

9-й год эры Тенряку

В начале года я не видела его два-три дня и, собираясь ненадолго в отъезд, оставила письмо с наказом передать ему, если он наведается в мой дом. Вот что я написала:

Покинул меня!
Как с песней, полною слез,
Летит соловей,
Я плача тебя ищу
В рощах и на лугах ...

Скоро я получила ответную песню:

Летит соловей,
Куда его прихоть влечет.
В лесах, на лугах
Призывно звучат голоса ...
Он ищет там, но кого?

Вскоре затем я почувствовала себя необычно и очень страдала всю весну и все лето, а в конце восьмой луны разрешилась от бремени. Все это время супруг мой проявлял ко мне сердечное участие.

Наступила девятая луна. Однажды в его отсутствие я, чтобы рассеять скуку, стала разбирать письма в ящике с тушечницей и вдруг нашла письмо от него к другой женщине. Я была потрясена. Пусть же он узнает, что мне все известно, и я написала ему:

Сомненье в душе. 
К другому берегу ты
Идешь через мост.
Куда он тебя уведет?
Быть может, всему конец.

На исходе 3-го месяца он три ночи подряд не посещал меня, а потом отговорился как ни в чем не бывало: хотел, мол, проверить мои чувства ... Только завечерело, как он уже поторопился уйти: - Из твоего дома ко дворцу путь закрыт. Мне это показалось подозрительным, и я поручила слуге следить за ним. Посланный доложил: - Господин провел ночь в доме, что стоит в тесном переулке, на задворках улицы. «Taк и eсть!» - подумала я в сердечной тоске, но у меня не хватило духу сообщить ему, что мне все известно.
Через два-три дня перед рассветом вдруг послышался громкий стук в ворота. «Это, верно, он», - догадалась я, но в сердечной досаде не велела отпирать. Пришлось ему отправиться в тот жалкий домишко. Дольше я молчать не могла, сложила стихотворение с большим тщанием, чем обычно, и привязала его к увядшей хризантеме:

Ворочаюсь без сна
Всю ночь на ложе одиноком.
Воротится ли вновь?
Теперь у запертых ворот
Ты понял муку ожиданья?

«Я ждал бы до самого рассвета, - ответил он, - пока не отопрут ворота, но меня отозвали по важному делу. Укоры твои справедливы, и все же ...

Поверь мне, поверь,
Податливей зимней ночи
Дверь на замке,
Но ожиданьем напрасным
Я вконец истомлен».

Он напустил на себя подозрительно невинный вид. А ведь мог бы, кажется, более искусно скрыть горькую правду, ссылаясь на службу во дворце ... Но не дал себе труда. До чего же омерзительно, нет слов!

 

[954 г. Н.Э.]

Перевод В. Н. Марковой

Комментарии В. С. Сановича

По изданию: Тысяча журавлей. Антология японской классической литературы.

СПб, Азбука, 2005 г.

 

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров