Аркадий Ровнер Избранные стихотворения Часть 1

этажи гадеса

Смерть
Детство уже далеко…
Когда сойдет поток потопа...
Опять сентябрь...
Среди покатых стен я сторожу пески...
Во мне сидит язык как штопор в пробке...
Я живу в черном небе...
Нет ни поэзии, ни Бога, ни меня...
Персефона
Сверчок
я император эмпиреи звона...
Презрел Хемницер суету...
Пока невесомая Арка...
Так сказал мне приятель...
Вот лампочка...
Мы живы пространствами...
Был лес густой такой густой...
Самолюбив поток прозрачный...
Демоны мрака, томить перестаньте поэта...
Касыда
Я часто думаю морока...
Закрыв глаза, я превратился в мышь...
Я улыбнулся смехотворности несчастья...
Второе послание жене...
Можно ли голосом выказать пыл клавесина...
Зловещий ритм усекновенья дней...
Ночной сонет
Нас луна поедает...
Жабо Сервантеса и букли Баха...
Зоосад
Я живу мучительно светло...
Когда стремительно и круто...
Когда накрапывает дождь...
Играйте на бубнах...

тропы


Песня
В далекой Англии, где дождевая пыль...
Яйца
Ода маре
Бестиарий
Монолог Миши
Из дневника трансцендентного эгоиста
Ганнибал
Ни радостей, ни бодрых перемен...
Кирие элейсон
О Господи, взываю к тебе из сабвея...
Страна, раскинувшая над собой небо...



СМЕРТЬ

Смерть дщерью тьмы не назову я
Е. Баратынский

Кто говорит, что смерти нет,
являет глупость и упорство.
Ей отдавая свой скелет,
с ней не вступлю в единоборство.

Ей отдавая свой мешок
кишок и мышц, и сухожилий,
предвижу страх, предвижу шок,
но не терзаюсь: или-или.

Смерть, ты всему даешь предел
и оттеняешь смысл явлений,
иначе как бы поколений
существовал водораздел?

Развязываешь все узлы
иронией животворящей,
закапывая труп смердящий,
эвакуируешь тылы.

Ласкаешь тою же рукою
и подчиненного, и босса,
не пробуя на все вопросы
ответы принести с собою.

Одни завесы поднимая,
другие опускаешь ты,
не суетясь и понимая
гносеологию тщеты.

Твой безупречен глазомер,
успокоителен укус,
и верен в сутолоке вер
себе твой изощренный вкус.

Одень опаловое платье
и жемчуга тугую нить,
когда на быстром самокате
меня приедешь навестить.


***


Детство уже далеко.
Юность давно отмерцала.
Зрелость смущенно глядит
Старости тусклой в глаза.

Все, что имело придти -
ясно, светло и беспечно -
все обращается вспять,
прячется за горизонт.

Друг, где мы будем с тобой
лет через 10-15,
и не придется ли нам
снова вернуться сюда.

Где Баратынского тень,
тонкий флюид Аранзона,
где зачарованный сад
мантры лепечет во тьме,

там среди белых стволов
нежно-душисты поляны,
мудро-беспечный флейтист
там музицирует Пан.

Детство еще впереди.
Юность играет со мною.
Зрелость спокойно глядит
Вечности белой в глаза.


***


Когда сойдет поток потопа -
потоки подлости иссякнут?
когда с пружинного востока
придет Али, придет Христос?
какого ждать еще нам срока -
какого нового пророка,
когда придет судья с Востока?
что проку - миром правит пес.

Лгут губы, лжет язык и око,
и слово и молчанье лгут,
когда ж с пружинного Востока
нам вместо жалоб и упреков
рука его протянет кнут -
когда сойдут потоки слез?
что проку - миром правит пес.

Когда пойдет поток потопа
крутить над жерлом водостока,
куда нырнет корабль Европы?
откуда вынырнет утес?
о струях вечного потока,
о мощных молниях Востока
ашок узнает от ашока
и скажет: миром правит пес.


***


Опять сентябрь. Я снова болен
сомнениями. Я грущу.
Опять собою недоволен.
Себя теряю и ищу.

Опять осенние укоры,
что де костер опять чадит,
что время быстрое летит...
а за окном шумят моторы.

Опять поломы и провалы.
Века ползут, как самосвалы,
над ними птицы, облака,
под ними пятится река.

Приходят дни, уходят годы,
и как сказал хромой поэт,
цветов уж и в помине нет -
одни колючки и невзгоды.

С собою время унесет
и смех, и слезы, и упреки,
и нас с тобой, мой друг жестокий,
и этой книжки переплет.


***

Среди покатых стен я сторожу пески.
Меня давно покинули живые.
Лишь поросль дикая да псы слепые -
товарищи моей тоски.

Нет капли влаги в коридорах лунных,
нет голоса - лишь вой да рык,
да изредка мой одичалый крик
разбудит дюны.


***

Во мне сидит язык как штопор в пробке
во мне слова - живые жала звезд
и рифы рифм
полифония гласных и согласных
каденции каскадов строк и строф
я ими пьян как чудом вихря ветра
ворвавшегося в бездыханность лета
поющего терзающего в клочья
траву деревьев паклю облаков
но я гляжу поверх голов оград
мне блики не мешают видеть небо
слова послушным клином птиц
взмывают
падают шаги
и контуры огромного верблюда
чьи лапы уши бедра шея хвост
мозаика из маленьких верблюдов
сонорных альвиольных и шипящих
рокочущих поющих и свистящих
сведенных вместе прихотью творца
на миг встают предвосхищеньем чуда
которое приходит ниоткуда
и остается до конца


***


я живу в черном небе
между серых стен
и я жду в черном небе
перемен

стены серого холода
ползут на меня
а я жду в черном небе
не теряя времени
дня

временами мне кажется
меня нет
а в другое время -
свет

иногда я взлетаю
меня сносит поток
но увы не знаю
где закат
где восток

в черном небе потерян
среди серых туч
Господи помоги мне
кинь луч

слышу беззвучный голос
впереди
жди во тьме сколько нужно
не теряя времени
жди


***


Георгу Траклу

Нет ни поэзии, ни Бога, ни меня:
нас всех троих накрыла смерти простыня,
нас всех троих несет полуночный баркас,
и не мигая смотрит с неба синий глаз.
Куда нас сносит нас уносит смерть моя -
невозмутимая холодная струя.
Три силуэта коченеют на ветру -
к какому берегу прибьет нас поутру.
Над нами город наклонился и застыл,
безлюдный город наклонился и застыл,
многоголовый наклонился и застыл,
но корчились мосты,
как будто бы страдая,
их тень густая
обнимала нас,
когда нас увозил полуночи баркас.


***


ПЕРСЕФОНА


По цветистому лугу
Возле Стикса-реки
Персефона гуляла
и нарциссы срывала
и сплетала венки
и свивала венки

за кустом притаившись
грозный Тартара бог
Персефону увидел
воспылал к Персефоне
и с собой уволок
и в Гадес приволок

Персефона в Гадесе
нарцисса бледней
задыхается стонет
убивается воет
среди дымных теней
среди длинных теней

говорит Персефоне
грозный Тартара бог
пей из чаши забвенья
и оставь сокрушенья
тот кто стонет убог
тот кто плачет не бог

Персефона не знает
что Плутону сказать
но сосуд отклоняет
меж землей и Гадесом
меж Гадесом и адом
продолжая страдать


и Деметра страдает
Персефону зовет
а зима свирепеет
луг под снегом немеет
и весна не идет
и весна не идет

слышит плач Персефона
то Деметра скорбит
и идет сокрушенно
подступает к Плутону
отпусти, говорит
отпусти, говорит

и тогда отпускает
Персефону супруг
и зима уступает
и весна наступает
и в цвету снова луг
и в цвету снова луг

по цветистому лугу
вдоль по Стиксу-реке
Персефона гуляет
но теперь она знает
дни весны сочтены
дни ее сочтены


***


СВЕРЧОК

а зимней музыкальной ночью
цвела поземка зрел миндаль
душа заглядывалась вдаль
и музыкой была метель
казалась вьюгой фисгармония
орган и клавишей ряды
сигары дымовые норы
и домовые коридоры

а музыкальная зима
сходила медленно с ума
цвела фиалка зрел миндаль
казалась вьюгой фисгармония
цвели на крышах антиномии
и анемоны и герань
смычок и флейта и гортань
я простудил вчерашний вечер
вы тоже не были на встрече
кого встречали? кто кого
но это впрочем ничего

бачками втиснулся в чуть приоткрытый
тоннель Василий Львовичем прорытый
и в ужасе отпрянул прочь:

глядела не мигая ночь
и без пощады тьма -
сводила медленно с ума


***


я император эмпиреи звона
имерии поющего закона -
секрет драпировальных мастеров
я самодержец тайного загона
я гений своего же эпигона
и демиург задумчивых миров
к себе ли я к тебе ли я взываю
когда протяжно в комнате зеваю
или слоняюсь молча по двору
о ты кого в себе я подменяю
обманываю жалуюсь стенаю -
что будем делать нынче поутру?


***


Презрел Хемницер суету
ушел и запер за собою
прижав линялому коту
который весь взвился от боли

Презрел он русский - дрындулет
который был пока не смазан
и за несовершенством лет
был даже руссичам заказан

Что ж говорить о немчуре
что саранчою при Петре
слеталась в Питер суетливый
чьи речи лживы взгляды кривы
которые в одном сметливы
носить внакидку альмавивы
да строить козни при дворе

Хемницер удалился в тень
оставив нам хрящи и связки
российских виршей дребедень
и дидактические сказки

О Муза бойкая пришлица
меняющая живо лица
и их гораздая скрывать
хочу козла тебе заклать

Шутя возносишь ты поэта
и одаряешь немотой
хочу воздать тебе за это
и поднести тебе за то

Ты осеняешь на лету
и выпроваживаешь в вечность
презрел Хемницер суету
но им гнушается беспечность


***


Пока невесомая арка
в Иарии черных страстей
как память о зеркале Гарка
горит не сгорая огарком
семерка бубновых мастей
а зеркало зеркало зеркало
мелеет во тьме озерком
но кто-то блеснул козырьком
и зеркало зеркало зеркало
к нему повернулось бочком
кто дышет веселым наркозом
кто пляшет на голом мосту
кто первый услышал угрозу
в дымящемся слове Хаттум
о страшная музыка мрака
тебя ль устрашился Хирам
не ты ли скользнула измраком
зеркальной змеей зодиака
и иглами эннеограм


***


Так сказал мне приятель
в ответ на приветствие:
практикуйте бездействие
дела - это дым
уничтожив причину вы избегнете следствия
не мешайте событиям
не мутите воды
практикуйте бездействие
практикуйте бездействие
занимайтесь неделаньем ни-че-го
равнодушные в радости
безучастные в бедствии
безгранично свободные
вы добьетесь всего


***

Вот лампочка с душою несвободной
мигает. Скоро ей конец.
Может быть Отец Вселенной
мой отец.
Жду когда пробьют часы.
Знаю сам.
И медленно в неясность отступаю
и уступаю шумным голосам.


***


Мы живы пространствами
мы шивы растройственны
мы лживо раздвойственны
лишь ивы спокойственны

да здравствует бдение
дымков воскурение
из воска варение
и словодурение

я вышел торжественный
раздельно-тождественный
лукаво естественный
поистине девственный
в печалях скудения
в восторге радения
да здравствует бдение
и стихосмирение


***


Был лес густой такой густой,
и был настой такой настой,
что там где истончалась тьма,
сбегала рощица с холма,
сбегала рыжая с холма.

Она бежала как борзая -
вся сплюснутая и прямая
читая мысли на лету,
читая строки на лету
и даже шепот понимая.

Я Альпами обворожен,
обескуражен, обнажен,
но обнадежен, освежен
перехлестнувшими веками:

со скрещенными руками
стою себе - Наполеон,
под каблуками облаками
и за висками - окружен.


***


Самолюбив поток прозрачный
влюбленный в самого себя
блестит и плещет он любя
и блеск и плеск свой однозначный

самолюбива тишина
она полна собой одною
самолюбивой тишиною
без нот без возгласов без дна

самолюбива дева ночи
и дева солнечного дня
они влекут влекут меня
мне с ними очень

и господин мой самолюб
хозяин ведра и ненастья
он щедро дарит мне несчастья
за то что я его люблю


***


Демоны мрака, томить перестаньте поэта,
Злые асуры, свои отведите удары,
Чистые духи, придите скорее на помощь,
Боги благие, к нему обратитесь сердцами,
Бог-вседержитель, святись и цари в поднебесье,
Сунья святая, к тебе возвращенье желанно.
Век наступил, предугаданный греком великим,
Совесть и Стыд отлетели от нашего дома,
Ложь и Порок торжествуют теперь повсеместно.


***


КАСЫДА

припухли губы у моей любимой
опухли ноги у моей любимой
набухли вены у моей любимой
увяли ноздри у моей любимой
оглохли уши у моей любимой
осиплый голос у моей любимой
больное сердце у моей любимой
кривая шея у моей любимой
косящий взгляд
костлявый таз
обвислый зад
завистный глаз
кривой прищур
прыщавый лоб
и наш амур
огромный клоп
большая челюсть у моей любимой
большие зубы у моей любимой
(в особенности верхние клыки)
большое сердце у моей любимой
большая печень у моей любимой
большие ноги у моей любимой
все совершенно у моей любимой
значительно стремительно и просто
(хотя она и маленького роста
особенно когда она стоит)
но то что возвышается над всем
что выше всех других ее достоинств
как президент страны
как предводитель воинств
чем истинно я горд
ее огромный горб
на колесе спины


***




Я часто думаю - морока,
зима безденежьем знобит
какое время для порока
какое сердце без обид
я часто жалуюсь - простуда
стужу стеклом окна мигрень
река течет туда откуда
она отбрасывает тень
я говорю тебе - послушай
в какое время мы живем
ум цепенеет стынут души
и никого - лишь мы вдвоем

и опуская скорбно веки
в себя уходит не дыша
печалясь о пропащем веке
твоя усталая душа


***


закрыв глаза, я превратился в мышь:
увидел: что-то в темноте мерцало,
увидел: искры, пятна и разводы,
и, застыдившись, спрятался от света
и в норку юркнул -
там другая мышь
тяжелой плесенью в углу дышала,
мы задышали вместе,
мы не знали,
что на дворе уже глухая ночь,
что можно чаю сладкого напиться
и лечь в постель,
и никого не ждать


***


я улыбнулся смехотворности несчастья
неслышно утро разливало яд
саднило радио
в висках стучало
горизонтально музыка текла
спадая вертикальными рядами
ныл сын
жена готовила позвякивая завтрак
затылок слыша кофе утихал
тарелки цокали
и собирались мысли
в одну еще не выра...
я улыбнулся смехотворности несчастья


***


ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ЖЕНЕ

Послание второе
небесно-голубое
из области огня
настигшего меня
из области блаженства
отпущенного мне
жене

в зеленом слове этом
тревожный росчерк лета
а в желтом слове этом
потеряны приметы
и синее дробя
в дробях искать себя

вот выполз будто рак
с клешнями первый знак
предлог или подлог
увертлив первый слог
в последнем оправдание
себя как в назидание
отдание сполна -
на

но что тебе мне подарить
о чем с тобой мне говорить
о чем молчать с тобою
за белою стеною
коль эта белая стена
черна

я подарю тебе цветок
Восток и лоскуток
сна

мы белые синицы
мы заперты в темнице
ее название:
молчание

мы видели
вчера в ночи
плясали яркие лучи
но и об этом ты молчи
никто о них не знает
молчанье подобает

послание второе
пленительная весть -
нас трое
здесь


***

Можно ли голосом выказать пыл клавесина может ли речь передать искушенный орнамент органа можно ли словом сказать то что выдохнут вздохи гобоя но человеческим голосом давно уж владеют смычок
и четыре струны

снова как прежде мятутся смурные народы ропщут рычат и беснуются к бойне знакомо готовы снова нужны дозарезу им стоны и вопли но человеческим голосом давно уж владеют смычок
и четыре струны

пыл своей мудрости весь ли мы отдали клавесину свет искушенности до конца ль передали органу да и дано ли нам вздохом гобоя вздохнуть но словами с людьми уже больше нельзя говорить


***


зловещий ритм
усекновенья дней
кто взялся б уследить
кто совладать решился б
кто пленник
не заплачет от стыда
свеченье жалости
прозрачно и певуче
ребенком
завтра
нет сегодня
нет вчера
ударом маятника
в холоде гостиной
костяшки пальцев
по ребру стола
колесами визжа на повороте
пластинкой искалеченной треща

мне душно в этих комнатах нелепых
я не могу дышать
дыханья ритм


***


НОЧНОЙ СОНЕТ

Когда склоняется под тенью паутины
бескровного угрюмый лепет дня
какие ждут тогда из Врубеля меня
из Босха изваянные картины

воронкою смерчом винтом ли в трубы
от изголовья с гулом вольтажа
где нежилая прячется межа
уходят прочь разорванные клубы

что остается мне тогда - пустой расчет
оконная голгофа - росчерк смысла
мотор изнемогает и сечет
холодным ветром ледяные мысы

не разорвать не спрыгнуть не убить
струной дрожит натянутая нить


***


Нас луна поедает
мы к ней после смерти влекомы
пузырями взлетаем и таем
как облако в ветренный полдень
нас снедают пустые заботы
ничтожные страхи
и мы гаснем неслышно во тьме
без надежды на милость
как связать воедино
земные и лунные нити -
то что было при жизни
и то что нас ждет после смерти


***


Жабо Сервантеса и букли Баха
и Вагинова влажные от страха
зрачки миндалевидных глаз -
ресницами охвоенный топаз

Лягушка прыгнула в жабо
зрачками выпукло поводит
но Вагинова не находит
и не находит никого

А букли белые барана
украсили кувшин Кумрана
что опьяненный высотой
всех оглушает пустотой

Откуда ж вагиновскийстрах
об этом знает лишь Сирах
зато сирахова вдова
полужива-полумертва

***


ЗООСАД

Потусторонние парады
по обе стороны ограды
зеркальной нечисти томленье
морока недовоплощенья
боль узнанности уз
гипноз горгон-медуз
гнездилище зрачков
клыки из-под очков
гипноз глухих оград
потусторонний бред
посюсторонний ад
прозрачный зоосад


***

Я живу мучительно светло,
мне легко и странно тяжело

с той поры, как в темноте ночной
мне явился образ восковой.

Восковые белые глаза,
восковая катится слеза,

на устах, настоенных без слов,
восковые устья лепестков

мне надеждой сердце веселят -
восковую радость мне сулят:

Мы уедем в белую страну,
мы искупим белую вину,

будут ночи горькие чисты,
будут дни как белые листы,

ты обнимешь матовый мой стан,
ты полюбишь восковой обман.

Там в холодной келье восковой
вечность, однозначность и покой.


***


когда стремительно и круто
замкнется круг
как трудно выбраться из круга
мой милый друг

среди причудливых кружений
ночных огней
как трудно верить в воскрешенье
погибших дней

как тянутся друг к другу души
как обрывают нить
мы будем напряженно слушать
и будем жить

и это пасмурное утро -
пролог дневной -
пускай распорядится мудро
тобой и мной


***


Когда накрапывает дождь,
кропя знакомые пределы,
когда нахмурясь смотрит вождь
на сопричастные уделы,

когда не теша и не зля,
не радуя, не раздражая,
не близкая и не чужая
маячит Новая земля, -

какую участь предпочесть
тому, кто выбрал непричастность,
предложена была бы честь,
а впрочем, это тоже частность.

Что делать нам, не морякам,
не полководцам, не героям -
мы дверь в прихожую закроем,
не суетясь по пустякам.

О господи, как хорошо,
когда хорошего не надо,
вполне достойная награда -
пустой стишок.


***


Играйте на бубнах
дудите в дуду
о том что я скоро
отсюда уйду

за речкою поле
за полем дыра
оттуда я слышу
пора брат пора

довольно ты попил
довольно бузил
достаточно сопель
ты там развозил

а то что не допил
и недоучел
допьет и поправит
генсек Горбачев

за речкою поле
за полем гора
там вольному воля
а мне брат пора

играйте на бубнах
дудите в дуду
о том, что я больше
сюда не приду


***


ПЕСНЯ

День вожделенный настал,
час вожделенный настал,
лысый, горбатый, хромой,
я возвращаюсь домой.

Где-то я долго гулял,
где неизвестно блуждал,
за морем я побывал,
все башмаки посбивал.

Где же ты, где ты, мой дом?
Может быть, ты за углом?
Может быть, ты за горой?
Может быть, ты за стеной?

Может быть, ты на Неве?
Может, на речке Москве?
Может, в чужом рукаве
или в моей голове?

Тихо ступеньки скрипят.
Капли по крыше стучат.
Яркие свечи горят.
Легкие струны звучат.

День вожделенный настал,
час вожделенный настал,
лысый, горбатый, хромой,
я возвратился домой.

***



В далекой Англии, где дождевая пыль
воображенье обращает в быль,
в далекой Франции, где полуденный зной
осажен средиземною волной,
в Германии, неумудренной снами и веками,
в опустошенном Амстердаме,
в Европы опустелой раме
тоскует одичалая душа:
нет больше Азии, нет Севера, нет Юга,
Россия и Америка друг друга
обнявши, деву стиснули, круша.
Ах! ах!
Была когда-то дева хороша.



***

ЯЙЦА

Пришло время открыто заговорить о яйцах.
Что такое яйца? - спросите вы меня. Я отвечу: это
не еврейская клика, не капиталистический картель,
не большевистская банда и не снобистский клуб.
Все это - не-яйца. Мы яйца.
Тысячу раз ошибается тот, кто думает, что яйца
можно купить. Купить можно только одни недо-яйца.
Неправ и тот, кто считает, что главное назначение
яиц - производство цыплят. В яйцах могут скрываться
самые неожиданные предметы.
Некое яйцо подарило миру Елену, из-за которой
десять лет бились яйца под Троей. Все это прои-
зошло оттого, что Зевс, влюбленный в этолийскую
принцессу, соблазнил ее, явившись к ней в облике
лебедя.
"Лебедь был сосудом утра". Мир был некогда яй-
цом.
Писатели - яйца. Их гармонии - яйца. Их дис-
сонансы - балансирующие яйца.
Мы - яйца. А кто же лебедь? Аполлон, Орфей
или Аранзон?
Задумывались ли вы о том, где сейчас находятся
олимпийские боги? Они в инкубации на Островах
Блаженных.
Художники - яйца. Их краски - яйца. Их кисти и
холсты - тоже яйца.
И поэты - яйца. Их глаза - яйца. Их сердце -
живое пульсирующее яйцо.
По небу летали мысле-яйца, яйце-страхи и яйце-
надежды, а между ними скользил пустой дирижабль.
Но и смерть тоже - транс-яйцо.
Яйца всем мозолят глаза. На них натыкаются, о
них спотыкаются. Капитализм, коммунизм, тради-
ционализм и анархизм - одинаковые враги яиц.
Как все сакральное, яйца ассоциируются у про-
фанов с чем-то непристойным. Ведь не случайно зар-
делись щеки у дамочки, задавшей рыночному тор-
говцу неосторожный вопрос:
- Почем ваши яйца?
Яйца - невидимки. Окружающие не видят их в
упор. Их наличие принимают за нечто само собой ра-
зумеющееся.
Яйца необычайно прочны. Бейте по ним моло-
тами, расплющивайте лагерями, загоняйте нищетой,
душите в идейных душегубках - им все нипочем.
Яйца ужасно хрупки. Их просто уронить. Они так
неустойчивы.
Как тут не вспомнить известную сказку о рябой
курице, яйце и мышином хвостике. Дед бил - не раз-
бил. Баба била - не разбила. Мышка бежала, хвости-
ком махнула, яйцо упало и...
И эпохи - яйца. Некоторые из них несут в себе
неожиданные откровения - чудо, от которого пере-
хватывает дыхание.
Слышали ли вы, как яйца поют? Яйца не пускают
петуха и не кудахчут - так ведут себя только псев-
до-яйца. Голоса яиц высокие и печальные. Их песня
скорбная, оплакивающая свою судьбу и все творение.
Она трогает меня своей неподдельной искренностью.
Я плачу над яйцами. Я плачу над бренными яй-
цами. Над безымянными яйцами.
Мир был некогда яйцом. Уберите скорлупу.

***

ОДА МАРЕ

Мара - Большой Иллюзион - к тебе мое восхищенное слово.
Творение фокусника, ты голубь из цилиндра, ты заяц
из рукава, ты лента, которую сколько ни режь, останется целой.
Ты женщина, распиленная надвое, ты женщина, вися-
щая в воздухе, но ты и та, которой выстрелили из
пушки вверх под купол навстречу летящей трапеции.
Ты глянцевитый удав, кольцующий руки и ноги фокусника.
Ты осколок древнего храма в стеклянной музейной луже.
Ты ребенок и лев на арене цирка.
Ты мимобегущая мысль, ты мимолетящее облако.
Ты кинотрюк и ты карточный фокус.
Ты мимикрия религии, жижица позавчерашнего мифа,
расцвеченная телеэкраном.
Ты трупная лихость идеологии, обрыдлая идиома рекламы.
Ты мессия, который придет и избавит меня от меня.
И ты же многолосицамыслестрахов, мыслевздохов и
мысленадежд.
Вспомни восставшего духа, который увел за собою мужчину
и женщину. Посрамленные влачат они жалкий удел.
Вспомни другого, спустившего нам огонь - плен стал
лишь глубже, полнее.
Вспомни будившего пением и игравшего нам на арфе
- ты всех одолела.
Ты полоумие, размноженное средствами массовой информации.
И ты мысль гения, подогнанная к логике обезьян.
О Великий Иллюзионист, автор, декоратор, директор
и кукольник затянувшегося спектакля.
Рассеянно смотрю я на твои древние трюки, которые все еще
меня занимают.
Я пугаюсь ежа, я любуюсь ничтожнейшей птахой.
Все же неодолимо желание послать тебя на огород.
Там ты вытащишь зайца из шляпы, проглотишь слона, разбросаешь
по грядкам галактик бенгальские блестки гнилушек.
Распилишь меня и повесишь.
Бросишь милостыню и отнимешь от скуки.
Дашь глагол и отнимешь язык.
Ты - фокусник.
Тебе и карты в руки.

*

БЕСТИАРИЙ


La nature est un temple
Charles Baudlaire

Природа более не храм,
она - гастрономическая лавка:
свисает с потолка колбасный хлам,
окорока томятся на прилавках,
а лупоглазые тела огромных импортных сыров
посланцами иных миров
глядят на вас с неодобреньем,
сочатся символы из мякоти мозгов,
озера рыбьих глаз ушли из берегов,
и белый человек - венец творенья,
кочующий из сновиденья в сновиденье, -
приветствует здесь дружеских богов,
пленяющих и вкус его и зренье.

Но серый человек иным внимает снам:
он честно платит по чужим счетам,
зажатый между чуждыми мирами,
преследуемый тайными долгами
и древним страхом перед пустотой,
бетонными проходами подземки,
спасаясь от жары и от поземки,
он в учреждение на медленный убой
бежит и плачет над своей судьбой.
Природа для него не храм,
а щебень жизни,
макадам.


А красный человек готов назад в вигвам,
где терпкий дух 'лесной смолист и вязок,
где скальпы белолицых по шестам
развешены между чесночных связок,
где сторожит тебя за каждой веткой
нож, тамагавк, стрела или выстрел меткий,
где всякий брат и друг, но нет надежней друга,
чем цапля востроносая шушуга,
где дым костров змеится по горам
и целый мир - один большой вигвам.


На выжженной траве среди поляны
остановился человек зеленый,
вцепился в землю сильными руками
и машет в воздухе зелеными ногами.
На них качаются плоды и листья. Сам
себе и богомолец он, и храм.



Гривасто-золотистой мордой льва
ощерившись в раструбе облак,
плывет стозевно, зло, озорно, обло
без туловища голова.
О желтый человек, нет мочи отпусти -
глаза слезятся, ум мутится -
не разберу, ты обруч или птица,
дай в тень уйти!
Ты смотришь на меня разгневанным Ягве
и мне покорному велишь смириться,
но есть ли мысль в капустной голове,
иль только жар пустой протуберанцами ярится?
Отмеривая строго по делам,
ты плавишь мысль и сокрушаешь храм.

6
О ты, творенью непричастный,
определенью неподвластный,
пред кем немеет немота
и гаснет глухо глухота,
ты выше храма и природы,
ты больше рабства и свободы,
белее белого листа.
Ты о! и а! и у! Ты - лоно,
откуда вышли пантеоны,
небесных полчищ легионы -
Эреб и Ночь, и дщерь земли -
куда назад они ушли.
Ты - древний хаос, завязь мира,
глухой исток предвечных рек,
ты ужас - черный человек!


***

МОНОЛОГ МИШИ

Здравствуйте. Меня зовут Миша.
Моя религия - бунт.
Мой враг - Бог.
Человек сначала животное, потом мыслящее существо
и, наконец, бунтарь.
Не нужно государства.
Не нужно никакой власти.
Нельзя допускать управления жизни наукой.
Не надо параноиков у кормила власти.
Тем более не нужно людей благонамеренных
и разумных.
Никому не следует давать власти.
Человек - существо антиобщественное.
Свободный дух не нуждается в обществе.
Общество - источник морали.
Учреждения - окаменелые мысли.
Государство - царство окаменелостей.
Разрушьте и дворцы, и хижины.
Не жалейте ни бедных, ни богатых.
Страсть к разрушению - творческая страсть.
Правда в шевелящейся лаве.
Только в разрушении может мелькнуть свет.
Только в потоке радость.
Идея Бога ложная и злая.
Если есть Бог, то человек раб.
Не нужно никакой власти.
Ни власти сильных, ни власти слабых.
Ни власти Будды, ни власти Христа.
Ни власти Кришны, ни власти Иеговы.
А я не ищу власти.
Бегите жрецов и юродивых.
Избегайте ритма молитв и медитаций.
Не молитесь разрушению - разрушайте.
Только в разрушении может мелькнуть догадка.
Разрушайте.
Всегда отыщутся муравьи, складывающие кирпичики.
Всегда найдутся подданные царства окаменелостей.
Моя религия - огонь.
Мой враг - Бог.
Сорвите с шеи камень.
Не нужно никакой власти.
Ни власти жрецов, ни власти философов.
Ни окаменевшего духа, ни каменных мыслей.
Больше всего избегайте моралистов с их моралью.
Эстетов с их красотой.
Бедных с их язвами.
Богатых с их комплексами.
Бойтесь проповедников и их жертв.
Не жалейте себя.
Никого не жалейте.
И меня не жалейте.
Страсть к разрушению больше меня и вас.
Правда в шевелящейся лаве.
До свидания.
До встречи в потоке.
Разрушение.
Взрыв.
Огонь.
Бунт.


***


ИЗ ДНЕВНИКА ТРАНСЦЕНДЕНТНОГО ЭГОИСТА

тяжелые тернистые высоты христианства
безрадостный земной путь
калужский помещик
Константин Николаевич
случайно женился случайно умер
приняв тайный постриг
форма есть деспотизм идеи
сдерживающей материю
Петербург
литературная пошлость
пиджаки цилиндры
рационализм
прибавьте к этому молнию
внезапной болезни
телеология случайности
страх Господен:
если я смирился то не потому
что в свой собственный разум стал меньше верить
а вообще в человеческом разуме разуверился

взгляните на эту всемирную толчею
толкущую все и вся
в одной исполинской ступе
псевдогуманнейшей пошлости
и оставьте наконец разговоры
о свободе равенстве и благе человечества

эгалитарный процесс везде и всегда разрушителен:
развитие всемирного равенства
и всемирной свободы
ведет к тому
что жить на земле
скоро станет совсем невозможно (стало)
главное преступление общества
единодушная ненависть всех
к искре дара:
кастрировав дар общество гниет (сгнило)

средний человек -
идеал и орудие всемирного разрушения
свобода лица загнала личность
в зверинец всеобщей безответственности

цель прогресса - спокойный средний человек
среди миллиона таких же покойников

ненавидеть следует не самих людей
а только ожидающее их будущее

никогда еще история не знала
такого уродливого сочетания
умственной спеси перед Богом
и рабского смирения перед пролетарием

гуманность эгалитарная
и гуманность христианская
антитезы

любовь к ближнему
надо отличать от любви к человечеству
надуманной и лживой
не сознающей непоправимого трагизма жизни

поэтому оставим утешительное ребячество сострадания
откажемся от близорукой сентиментальности
обратимся к суровому и печальному пессимизму
мужественно смиримся перед непоправимостью земной
жизни

тяжелые тернистые высоты христианства
человеческий путь

***


ГАННИБАЛ

Я - Ганнибал (Блаженство Баала)
сын Гамилькара (Защищенного Молохом)
с армией из нумидийских наездников,
испанской инфантерии,
лучников из Лигурии,
мечников-финикийцев
и карфагенских слонов,
острыми бивнями, мощными хоботами,
грозным ревом и топотом
в неизменное бегство обращавших врагов,
я выступил против Рима,
ненавистного,
навязавшего всем свою волю.

Взяв осадой Сагунтум
и сделав послушной Испанию,
я склонил к себе карфагенский сенат.
Со слонами, пехотой и конницей
перешел через Альпы,
которые, как ни высоки,
все же не выше неба.
Переменчивых галлов,
кичливых испанцев,
лигурийцев упрямых
и финикийцев сметливых -
весь мир я повел против Рима,
ненавистного,
навязавшего всем свою волю.

Грозной лавиной
я прошел по Этрурии, Умбрии.
Три могучие армии
я разбил в трех сражениях,


и у Рима не осталось
ни полководцев, ни воинов.
Слонами, пехотой и конницей
потоптал я Компанью, Калабрию и Апулию,
взял Тарентум,
и Сицилия покорилась мне тоже.
Италия отдалась мне, как женщина,
и жадно ждала моих милостей
вся, кроме Рима,
ненавистного,
навязавшего всем свою волю.

Крепость за крепостью
брал я коварством и дерзостью,
проникая сквозь стены,
покупая союзников,
губя клеветой врагов,
грабил, жег и насиловал
не из жестокости,
а чтоб, ослепнув от ярости,
обезумел бы Рим,
ненавистный,
навязавший всем свою волю.

Как копье, прилетевшее издали,
в щит попав, но его не пробив,
застревает в нем,
весом своим
отяжеляя
воина-щитоносца,
так я вонзился в Италию,
но не пронзил и не расколол
римский щит
и римскую волю.


Разве может Юпитер
быть сильнее Баала и Молоха,
а Юнона - нежнее Танаис?
Неужто нет разницы
между волей богов и их тайным желанием?
Рим был волей богов учрежден,
но желанье их тайное
я угадал,
выступив против Рима,
ненавистного,
навязавшего всем свою волю.

Я пришел сюда юношей рыжебородым -
я сед, одноглаз и беззуб.
Поздно новые затевать мне затеи,
жизнь прокружив
возле Рима,
ненавистного,
навязавшего всем свою волю.

Загнан в Бруттиум -
в носок италийского сапога -
цепью заговоров и подлых предательств,
не разбит, но забыт
и измучен бездействием,
армию я готовлю к последнему бою.
Но как бы судьба ни сложилась -
вопреки очевидности -
в сердце своем сохраню я две мысли,
чтоб радостью пьяной
до смерти желанной
меня наполняли:
боги мною водили,
и - Рим обречен.

***

Ни радостей, ни бодрых перемен
жизнь больше не сулит. Мне все равно, где мыкать
остаток дней -
в России ли, на Марсе,
в нью-йоркском ли аду, в сибирской ли тайге,
с врагами бодрствуя,
с друзьями забываясь,
иль в одиночестве чужого языка -
какая участь хуже или лучше? -
и только об одном безмолвно я грущу,
что часто уступал я умной воле,
что робко преступал пределы
и крылья сам себе вязал.

***

КИРИЕЭЛЕЙСОН

Когда открыл я рано утром окна
я Трою увидал в дыму веков
и сна тяжелые и вязкие волокна
окутавшие войско и богов

Увидел я сраженных сном троянцев
и спящие фаланги мирмидонцев
побег одних я уподоблю танцу
другие настигали их как солнце

И я увидел спящего Ахилла
он в Гектора метнул свое копье
уснувшего
пронзило
оно герою горло но спросонок
он все же произнес свой монолог

И спящий спящего добил его Ахилл
потом копье свое из трупа вырвал
и снял с него доспехи

подоспели
тут мирмидонцев бодрые фаланги
что шлемами и яркими щитами
слепили и навеивали одурь

И каждый в тело спящего вонзал
копье или стрелу
меч или дрот
тот искривил от отвращенья рот
невидяще таращась в небо

А там расставив медные треноги
самозабвенно пировали боги
во сне разыгрывая сочный куш
гроздья грезящих бездомных душ

И я воскликнул Кирие элейсон
и я еще сказал Христе элейсон
нас бдящих воинов
средь спящих мирмидонцев
в оконной прорези
в чаду веков

***



О Господи
взываю к тебе из сабвея
где режут колеса о рельсы свистящего змея
где что ни лицо - преступленье
где в волчьем прикусе
в надглазье резвятся ребята в мамлеевском вкусе

О Господи
где ты в сабвее в обрюзглой щеке ли
в стигматах ли в пене ли губ или в келье
младенца сосущего серую мякоть
в слезоточивой ли келье моей нищеты

О Господи
взываю к тебе из сабвея
взываю к тебе сорок лет из сабвея
сорок дней из сабвея
сорока сороков сабвеев моих

где в глаза опрокинуто черных вагонов томленье
подземелия плесень и томления плоти экстаз -
аз есмь грешен
дай силу выйти
сейчас


***

Страна, раскинувшая над собой небо высокой
ясности, не может легко забыть свое назначение.
Страна, воодушевленная идеей равенства, теряет разум.
Страна, забывающая великих, впадает в ничтожество.
Страна, отдающая должное великим, достигает неба.
Страна, воздающая почести подонкам, впадает в дикость.
Страна, убивающая великое в детях, теряет надежду.
Страна, теряющая язык, теряет память.
Страна, потерявшая память, утратила стыд.
Страна, которой нечего терять, ничего не теряет.
Страна, которая ничего не теряет, ничего не находит,
Нельзя потерять то, что имеешь.
Нельзя иметь то, что потерял.
Ничего нельзя иметь.
Всё.


Нью-Йорк, Париж, Москва
1992


Смотрите также:
Статья А.Ровнера и В.Андреевой "Третья литература"

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров